Исповедь Стража

Некрасова Наталья

Нет-нет. Даже если то, во что я веками верил, не правда, то и это тоже правдой быть не может.

Не может!

Истина где-то посередине…

Я не стал спрашивать сейчас Борондира. Я даже почти не слушал того, что он читал, — странно, я начинал все больше понимать этот язык, и все сильнее он мне нравился. Я вообще всегда любил языки — любопытно было сравнивать их, прослеживать их изменения на протяжении веков. А здесь — нечто новое и вто же время — слишком похожее на то, что я знал раньше.

Звучание этого языка вызывало странные образы — я почти видел то, о чем мне читали.

Почти. Может, это мое воображение? Оно у меня всегда было сильным…

ТАИРНИ — УЧЕНИК

…Прикосновение. Другой. Кто? Сила. Пробужденный открыл глаза. Склонившийся над ним -

— Кто?..

Глаза — темное золото и медь, даже зрачки отливают золотом.

Создавший тебя, тот, кто властвует над всем, что есть плоть Арды. Ваятель. Ауле.

— Но где…

…тьма, и из тьмы — иное лицо, глаза — сияние, свет, ласково и тепло мерцающий, сила…

Глаза Ауле потемнели, чуть расширились зрачки — он отвел взгляд.

Этого не было. Забудь.

Мысли — ударами молота отдаются в мозгу надтреснутым глухим звоном.

…прикосновение — рука ложится на лоб, на грудь, сила — Сила, поднимающееся из глубин существа искрящееся тепло — отблеск света, скользнувший по лицу…

Этого не было. Забудь. Забудь. Забудь. Ты — создан мыслью моей. Ты — орудие в руке моей. Майя. Аулендил.

Я…

Сквозь тяжелый звон, сковывающий все существо Пробужденного, он потянулся мыслью к тому, иному, тающему невозвратно…

…сплетение хрустальных нитей и лепестков пламени в бархатной черноте, сгусток души в руках сильных и осторожных, имя — искра, мерцающая во тьме, искра, разгорающаяся в ладонях ясным огнем, все ярче — он назвал — имя…

Серебряная нить оборвалась с мучительным звоном. Стало почему-то холодно. Нареченный приподнялся, сел, упираясь ладонями в холодное и влажное — не зная, что это называется «земля». Вокруг было пусто. Сумрачные очертания непонятных сущностей, иных, чем он. Тепло и ощущение ласковой силы ушло. Совсем.

Майя Аулендил.

Мое орудие.

…Братья — но так непохожи друг на друга и душой, и обликом… Лучший — Артано, искуснейший — Курумо. Один — насмешлив и дерзок, другой — молчалив, спокоен, усерден. У старшего — глаза Мелькора, душа Мелькора; младший — словно орудие, пытающееся приспособиться к руке мастера.

Артано был нетерпелив и порывист, его мысли часто обращались в вопросы, отточенной сталью скрещивавшиеся с мыслями Ваятеля.

А из глаз Курумо смотрела непроглядная Извечная Ночь, и не понять было его мыслей. И все, что передавал ему Ваятель, словно погружалось на дно бездонного колодца, чтобы лежать там, подобно скрытому сокровищу. Он никогда не возражал. Часто Кузнец ловил себя на том, что рядом с ним чувствует себя не менее неуютно, чем под пронизывающим взглядом Артано.

С Артано Ваятель был зачастую суров и неприветлив. Он страшился странных, почти кощунственных вопросов майя, на которые не смел искать ответа, страшился его сомнений, стремительности мыслей и решений. Рожденный Пламенем и сам — пламя, ярое и непокорное:

Артано Аулендил, Артано Айканаро… Страшно предчувствовать, что когда-нибудь проснется память, дремлющая в глубине холодно-ярких глаз. И тогда он уйдет — и кара Единого настигнет его, как и его создателя…

Однажды Артано принес ему кинжал — первое, что сделал сам; и снова страх проснулся в душе Ваятеля. Гибкие огнеглазые существа, сплетавшиеся в рукояти, мучительно напомнили — то, крылатое, танцующее-в-пламени. Ауле не мог справиться с собой — Валар не забывают, даже если хотят забыть. Он закрыл глаза. Огненные змеи извивались перед ним в тихом, чарующем танце — он услышал тихий вскрик. Артано. Майя смотрел на змей на рукояти, лицо мучительно исказилось — вот сейчас, сейчас оно возникнет…

— Этого не было, — глухо проговорил Ваятель. — Забудь.

Но, глянув в глаза майя, Ваятель понял — не забудет.

Больше Ваятель никогда не видел кинжала Артано.

Сам Ауле давно смирился со своим предначертанием. Он старался не вспоминать — и, наверно, это даже удалось бы ему, если бы не Артано…

А майя все не мог забыть того, кого первым увидел при пробуждении. Тщетно искал черты Крылатого в лицах Валар; и тогда странная мысль родилась в его душе — мысль, показавшаяся ему безумной. Гнал ее — но мысль не уходила; и однажды он решился.

Мастер. Ступающий-во-Тьме — кто он? Почему он — иной?

В глазах Ауле метнулось — непонятное, и снова звучание его мысли напомнило майя о треснувшем колоколе. Из клубящегося мрака соткалась чудовищная в своей неопределенности черно-огненная фигура, излучавшая недобрую силу — огонь, поглощающий деревья и травы, вздымающий жгучий пепел, чудовищный жар, иссушающий моря и заставляющий рассыпаться в прах горы, опаляющий живых сотворенных, до мучительной неузнаваемости искажающий их облик…

Образ стерся — Ауле уловил сомнение в мыслях Артано. Видение, сотканное майя, было похоже на Великую Музыку не больше, чем тень ветви — на живую цветущую ветвь, но и в этом отзвуке не было, не могло быть того, что нарисовал Ауле. И снова проступило полустертым воспоминанием: лицо — взгляд — отголосок Силы — образ ладони и мерцающей на ней живой искры…

И со всей мощью всколыхнувшегося в душе ужаса и предчувствия потери Ваятель обрушил мысль-молот на паутинно-тонкое стекло запретного воспоминания, разбивая его в пыль.

Нет. Не смей. Ты. Майя. Орудие. Аулендил.

Мыслью. Моей. Создан. Больше. Ничего. Нет.

Тишина.

Он больше не слышал мыслей майя: всколыхнулись тяжелые волны — исчезли, оставив незамутненной гладь темного бездонного озера.

Забыто. Нет. Не было. Есть — Ауле. Господин. Сотворил орудие. Артано. Аулендил.

Глаза Артано были похожи на полированную сталь, в которой не увидишь ничего, кроме своего отражения. Холодные. Лишенные прежней родниковой прозрачности. Больше не будет вопросов, не будет иных мыслей. Не будет — для Ауле. Не создателя. Не мастера. Господина.