Исповедь Теодюля Сабо

Мопассан Ги де

Столяр почувствовал, что бледнеет, и, не отвечая, спросил:

— А что, скамьи тоже будут переделывать?

— Да, но попозже, — отвечал аббат.

— Ну что ж, я согласен, я согласен, — заговорил Сабо. — Ведь я никогда не был отступником; я совсем не против религии. Вот только обряды мне не по душе. Но уж раз такое дело, я готов.

Служительницы пресвятой девы сошли со стульев и, спрятавшись за алтарем, подслушивали, бледные от волнения. Кюре, почувствовав, что одержал победу, стал вдруг добродушен и приветлив.

—

Ну вот и прекрасно, вот и прекрасно. Разумные речи приятно и слушать. Вот что значит рассуждать толково. Ничего, ничего, все уладится.

Сабо смущенно ухмыльнулся и спросил:

— А нельзя маленько повременить с этим самым причастием?

Священник снова нахмурился:

— Поручая вам эту работу, я должен быть вполне уверен в вашем обращении на путь истинный.

Потом уже мягче добавил:

— Приходите завтра исповедоваться. Нужно испытать вас по крайней мере два раза.

— Два раза? — повторил Сабо.

— Да.

Священник улыбнулся.

— Вы же понимаете, что вам необходимо полное очищение, — как говорится, основательная чистка. Итак, жду вас завтра.

Не на шутку взволнованный, Сабо спросил:

— А где вы будете это делать?

— Как где?.. В исповедальне.

— Это вон в том ящике?.. В углу? Нет... Ну нет... Ваш ящик мне не подходит.

— Почему же?

— Потому... ну, да потому, что не привычен я к этому. А еще — на ухо туговат.

Кюре благодушно пошел ему навстречу.

— Ну хорошо, приходите ко мне на дом. Мы проделаем все это наедине, с глазу на глаз. Подходит вам это?

— Подходит. Это совсем другое дело. А вот ящик ваш — нет.

— Ну, в таком случае до завтра. Приходите после работы, часов в шесть.

— Значит, по рукам; как уговорились, так тому и быть. До свиданьица, господин кюре. Давши слово, держись. Трус, кто идет на попятный.

Столяр протянул свою заскорузлую ручищу священнику, и тот звонко ударил по ней.

Хлопок гулко разнесся под сводами церкви и постепенно замер где-то в глубине, за трубами органа.

На следующий день Сабо до самого вечера не находил себе места от волнения. Он испытывал безотчетный страх, вроде того, какой ощущаешь, когда предстоит выдернуть зуб. Его неотвязно мучила все та же мысль: «Сегодня вечером я должен исповедоваться». И встревоженная душа его, душа не вполне убежденного атеиста, содрогалась от смутного, неодолимого ужаса перед божественным таинством.

Окончив работу, он сразу направился к домику священника. Кюре уже поджидал его, прогуливаясь с молитвенником в руках по дорожке сада. Увидев Сабо, он просиял и, сочно смеясь, пошел ему навстречу.

— А-а-а! Вот и мы! Входите, входите, господин Сабо. Никто вас тут не съест.

И Сабо первым вошел в дом.

— Если вы не прочь, я бы хотел поскорей покончить с нашим дельцем, — пробормотал он.

— К вашим услугам. Одну

минуточку. Только стихарь надену, и я готов, — ответил священник.

От волнения столяр уже совсем ничего не соображал. Он бессмысленно уставился на священника, облачавшегося в белое одеяние с тщательно отутюженными складками. Наконец кюре подал ему знак рукой:

— Опуститесь на колени вот на эту подушечку.

Сабо продолжал стоять. Ему было стыдно вставать на колени.

— А нельзя прямо так? — заикнулся было он.

Аббат вдруг принял торжественный вид:

— Вы явились на судилище господне, и вам надлежит преклонить колени.

Сабо опустился на колени.

— Читайте Confiteor, — приказал кюре.

— Чего?

— Confiteor. Если вы забыли, повторяйте за мной — слово за словом.

И кюре медленно, отчеканивая слова, стал читать молитву, которую столяр повторял за ним. Окончив, он заявил:

— Теперь приступайте к исповеди.

Сабо молчал, не зная, с чего начать.

Аббат Маритим пришел ему на помощь.

— Сын мой, — сказал он, — вы, видно, не искушены в этом деле. Я буду задавать вам вопросы. Сейчас начну читать по порядку заповеди господни. Слушайте внимательно; не волнуйтесь. Говорите и не бойтесь быть чересчур откровенным.

Единому богу служа ежечасно, С любовью ему поклонись.

— Скажите, дороже ли для вас господь бог всего на свете? Любите ли вы его всей душой, всем сердцем, всеми помыслами?

Сабо даже вспотел от напряжения.

— Нет, ох нет, господин кюре, — заговорил он наконец. — Я люблю господа бога, как умею. Уж это так. Очень люблю его. Но чтобы я не любил своих детей! Нет, этого не могу. Чтобы господь бог был мне дороже ребят? Ну нет. Или чтоб я выбросил ради господа бога сотню франков? Нет, тому не бывать. Но все-таки я люблю его, ей-ей, шибко люблю.

— Надо любить бога больше всего в мире, — сурово произнес священник.

И Сабо, преисполненный благими намерениями, пообещал:

— Я постараюсь, господин кюре.

Аббат Маритим продолжал:

Всевышнего имя не вымолви праздно. Твореньем его не клянись.

— Божились ли вы когда-нибудь?

— Нет. Что нет, так уж нет. Сроду не божился. Разве иной раз под горячую руку скажешь: «Ах ты, господи боже мой!» А так нет, никогда.

— Так ведь это и значит божиться! — воскликнул священник.

И сурово добавил:

— Никогда больше не делайте этого. Ну-с, продолжим: