Исповедь военнослужащего срочной службы
Шрифт:
Один раз со мной произошел забавный случай, который, правда, вполне мог закончится хреново. Я сидел у себя на ДСП, на зоне, народ уехал, было часов 5 вечера, и ко мне приехали мои сослуживцы, отметить начало нашей "стодневки"(это когда сто дней до приказа об увольнении из рядов ВС). Их было двое и еще водитель «уазика» — «молодой», который их и привез. Водилу мы угостили жареной картошкой, налили чаю и пустили за стол в моей будке — писать письма родным. Я выкатил свою пятилитровую канистру и мы сели отмечать. По мере потребления продукта, один из приехавших — Славик Сахарцев из Хабаровска решил съездить до офицерской курилки в поисках добрых «бычков» — тогда был сильный напряг с сигаретами. К счастью, ни одного борта на стоянке он не протаранил, хотя мог вполне. Потом мы все по очереди опробовали свои водительские навыки, угостили пожарников, которые приехали принимать стоянку, короче, к концу праздника на дне канистры плескалось что-то около литра веселой жидкости. Мы попрощались, Славик, несмотря на слабые протесты «молодого», собственноручно сел за руль и машина зигзагами поехала по обледенелой дороге в сторону СБВ. Я же пошел опечатывать борта. Помню как я опечатал два борта, подошел к третьему, а вот тут-то видеозапись и оборвалась. При мне был автомат и два рожка патронов, не дай бог кому в этот момент зайти на стоянку — в лучшем случае получилась бы неплохая шутка в стиле Глеба Жеглова. Нашла меня караульная машина роты охраны, которая приехала принимать у меня стоянку. Говорят, я лежал на спине, раскинув руки, около самолета, который пытался опечатать, являя из себя классический пример бойца, погибшего на боевом посту. Караульщики-чечены не стали зло шутить и не спрятали мой автомат, ограничившись тем, что забрали у меня связку ключей с печатью, которую я у них потом неделю выкупал за приличное количество спирта. Меня подняли на руки и осторожно погрузили тело и оружие в кузов «шишиги». Часовой заглянул в мою будку и, обнаружив там оставшийся литр, радостно сообщил разводящему, что пост принимает. Очнулся я уже на полдороге от холода и тряски. Добрые чечены подложили мне под голову мою шапку, чтоб не сильно колотиться головой о дно кузова (все кому пришлось ездить в Газ-66 по пересеченной местности знают, что удовольствие это ниже среднего). Когда же, очнувшись, я изъявил желание немедленно проблеваться, издав соответствующий звук, меня бережно подхватили на руки, быстро перевернули вниз лицом и свесили голову за задний борт, чтобы не испачкать кузов. После обряда изгнания из себя «чужого» мне стало немного легче и я стал соображать,
С друзьями моими же получилось еще веселее. Уж не знаю, кто у них там в тот момент сидел за рулем «уазика», но чтоб не попасть в раскрытые наполовину ворота здоровенного ангара СБВ нужно было сильно постараться. В итоге была помята одна створка раздвижных ворот, разбита фара, смято крыло и капот.
За потерянные, а точнее, проебанные ключи и печать, о которых наш майор Кириченко узнал подозрительно быстро — на следующий же день, меня назначили бессменным ДСП до тех пор, пока я не найду потерю. Это и вправду было бы сущим наказанием, но хитроумный майор пошел еще дальше — он на ночь высылал мне «усиление» из двух человек из числа «залетчиков», числящихся в его черном списке. Ну а что легче всего делать ночью на троих, вы уже наверное догадались. Через неделю чечены вернули мне потерю, я выставил им спирту, но мы еще две недели вели веселую ночную жизнь, причем желающие «усилять» меня на ночь буквально выстраивались в очередь. Наш добрый начальник АТО заподозрил неладное и в одну прекрасную ночь нагрянул с проверкой. Мы как обычно сидели в небольшом бункере для укрытия личного состава, оборудованном освещением и калориферами и неспешно распивали яд при обильном количестве закуски (я сделал четкие выводы из прошлого происшествия). С этого дня, наша идиллия на троих закончилась.
В тот же день, когда я так кошмарно напился, случилось еще одно презабавнейшее происшествие, которое, правда, очень хреново закончилось для его участников. На этот раз отличились бойцы не из нашего полка, а из какой-то части обеспечения. Они умудрились ограбить продовольственный склад, из которого обеспечивался деликатесными продуктами командный состав штаба дивизии. Собственно, грабили они его не в первый раз, брали умеренно, так что на фоне хозяйствования тамошних прапоров это было практически незаметно. Но тут другое дело — стодневка. Они не стали ломать замок, срывать печать, а попросту сняли решетчатую железную дверь с петель, ибо конструкция это позволяла. Примитивную сигнализацию, сделанную из выключателя-концевика с колесиком тоже было не проблематично отключить. Набив два вещмешка балыками, окороками, всевозможными красными рыбами, дорогими консервами, колбасами и сервелатами и прихватив несколько бутылок настоящего армянского коньяка, они вернули дверь в исходное состояние, скрыли, насколько могли, следы своего пребывания и спокойно отправились на аэродром, на СКП дальнего старта, где постоянно при радиостанции дежурил боец, у которого и было решено устроить пир на весь мир. Все было спланировано, продумано и исполнено почти идеально, но, как всегда, хорошее дело завалилось из за сущей мелочи. По трагическому стечению обстоятельств, один полковник из штадива выдавал замуж свою дочку. А понаехавших в невероятном количестве гостей разместил в «высотке» — двухэтажной летной гостинице, располагавшейся около ЦЗ. И ночью поехал проверить на своей «Волге» как там себя чувствуют перепившиеся накануне гости. И надо же было такому случится, что момент его приезда роковым образом совпал с моментом прохода наших, затаренных всякими вкусностями героев, которым до приказа оставалось всего-то сто дней. Но даже не это было главной ошибкой, а то, что один из соучастников этого преступления, увидев стоящую у высотки «Волгу» взял да и снял с нее «дворники», которые в принципе ему были на хер не нужны. Чисто из озорства. И пошли они дальше, оставляя четкие следы на свежевыпавшем снежке. По этим-то следам и вышла на них срочно поднятая по тревоге отдыхающая смена в расположенном недалеко караульном помещении, под руководством оскорбленного в лучших чувствах полковника, которому хватило ума связать факт хищения «дворников» и свежие следы, уходящие в поле и сделать соответствующие выводы. Там-то они и обнаружили разудалую веселую компанию, сидящую в помещении СКП и уплетающую в честь великого праздника генеральские разносолы, запивая их коньячком. Все были повязаны, водворены на «губу», а полковник к своему великому счастию снова стал владельцем «дворников». На складе, а заодно и на соседних складах, была проведена срочная внеплановая ревизия, выявлены разнообразные недостачи, все, что за последние 10 лет прапора-хозяйственники наворовали непосильным трудом было тут же повешено на наших гурманов. И хотя они клялись и божились, что при всем желании не смогли бы сьесть эти тонны продуктов, износить или продать десятки летных кожаных курток, комбинезонов, и прочего хлама, обрадованные заведующие складов не могли не воспользоваться такой счастливой оказией — ребят судили и начислили различные сроки: кому 5 лет, кому два года «дизеля». А все получилось из-за каких-то идиотских "дворников".
А один раз, еще осенью, было совершено совсем уж ужасающее покушение на святую святых — комнату, где хранились спиртовые запасы второй эскадры, расположенную в эскадрильском домике на территории стоянки самолетов. А дежурил по стоянке в тот день я. Как обычно, проводив со стоянки народ и закрыв шлагбаум, я пошел опечатывать самолеты. Покончив с этим делом, вернулся к себе в будку и завалился спать на скамейке, дожидаясь приезда караулки. Разбудил меня ДСЧ, который приперся проверить, как я несу службу и обнаружил в эскадрильском домике отогнутую решетку в учебном классе, взломанные двери комнаты САПС и исчезновение четырех канистр со спиртом, а также пары радиостанций «Ромашка» с запасными аккумами и зарядным устройством. Лиходеи хорошо подготовились к акции — они точно знали день, когда будет завезен спирт, расположение комнаты, где он хранился, подходы к зданию, и график и маршрут движения ДСП, а также его привычку дрыхнуть перед сдачей стоянки караулу. Даже если бы я и не спал, у меня не было шансов — наверняка было организовано наблюдение, все дело можно было провернуть буквально за 10–15 минут, когда я находился в любом из дальних концов стоянки. Сделать это могли только свои, позже мне намекнули на авторов этого произведения, но прямых доказательств у меня нет, поэтому имена я предпочту не называть.
На стоянку тут же понаехало эскадрильское начальство, наш инженер грозил мне чуть ли тюрьмой, но на самом деле это происшествие на мне почти не отразилось, разве что я навечно был занесен в список «залетчиков» и врагов советской власти. Насколько я понял, что-то у них там не совсем чисто было, поэтому происшествие предпочли замять. Ну и я, в принципе, мог ответить недоброжелателям взаимностью и Кириченко прекрасно об этом знал. А дело было так. Месяцем раньше случилось одно происшествие, главным героем которого стал Эдик — мой напарник по охране стоянки. Я уже рассказывал про него, но тут стоит описать его поподробнее. Он не очень хорошо говорил по-русски, имел колоссальные габариты и дикий нрав вольного сына казахских степей. Горе было тому, кто рискнул бы поссориться с Эдиком. Как-то на стоянке я прикормил двух забежавших туда дворняжек, считая, что хоть какая-то, пусть даже и собачья живая душа рядом — это всегда хорошо, а во вторых, надеялся приспособить их к охране стоянки, себе в помощ. Толку от собак этих, правда, было немного, а тут Эдик выдумал попробовать их напоить «массандрой». Он смочил в ней краюху хлеба и собаки, затрепав ее, действительно захмелели, а потом вели себя как настоящие алкаши, требовали еще, лакали бухло прямо из миски, уже не закусывая, тут же поссорились между собой. Закончилось это тем, что обе собаки облевались тут же, в будке, да еще прямо на раскаленный калорифер, вонь стояла ужасная. В тот вечер Эдик сменил меня, а через день снова дежурил я. Придя на стоянку, я обнаружил там сверкавшего своим золотым зубом Эдика и полное отсутствие собак. На мой вопрос где собаки, он махнул головой в сторону леса и сказал: "Там… лэжат… я их застрэлил нахуй….". Вот такой серьезный мужчина был наш Эдик.
В другой раз, когда на нашем аэродроме три дня торчали несколько 76-х Илов, битком набитые десантниками при полной боевой выкладке, которые, как выяснилось из прессы, были направлены "копать картошку", тоже случилась забавная история. Десантникам видимо надоело сидеть в душном раскаленном самолетном брюхе на сухом пайке и они предприняли небольшую вылазку к ближнему приводу, чтобы надрать там кукурузы на поле, аккурат примыкающему к нашей стоянке. А по стоянке одиноко слонялся скучающий Эдик. Увидев мелькнувшую в кукурузе камуфлированную жопу, Эдик тут же решил, что к охраняемому им объекту подбираются вражьи диверсанты и немедленно стал совершать героический подвиг по защите социалистической собственности и военного имущества. Он пристегнул рожок, дослал патрон в патронник и, изображая из себя Чингачгука-Большого Змея, за каким-то хером вышел за двойной ряд колючки прямо в поле, где и решил изловить неприятеля. Затем, по его словам, он даже выследил одного из них и встав во весь рост крикнул: "Стой, стрелять буду!!!", одновременно направив на чувака заряженный автомат. Это последнее, что он запомнил. Очнулся он в том же поле через некоторое время, со страшной головной болью и здоровенной шишкой на затылке — хитрые десантники отоварили его по полной программе, положили рядом с ним его разряженное оружие и сели вокруг Эдика в кружок, пытаясь привести его в чувство. Когда это случилось, они долго ржали, извинились перед Эдиком за рукоприкладство и объяснили ему о пагубности привычки направлять на людей заряженное оружие, а также указали ему на его тактические ошибки, допущенные им при попытке задержания противника. Расстались они почти друзьями.
Однако я отвлекся от сути. Вот этот самый Эдик, выполняя свои обязанности по охране стоянки в рабочее время, когда там работали техники, подошел к курилке около эскадрильского домика, в котором как раз техники собрались на обеденный перекур. Его целью было попробовать стрельнуть у них сигарету или папиросу, как я уже говаривал, в те годы был реальный напряг с куревом, к счастью тогда я не курил. Он обратился к одному из технарей со своей просьбой, а тот был толи не в духе, толи встал не с той ноги, но Эдик был им послан на хуй и обозван чуркой. Среагировал Эдик своеобразно — он снял с плеча автомат, пристегнул магазин, смачно щелкнул затвором и поставив грубияна и разносчика вируса расовой дискриминации на колени, засунул ствол ему в рот, очень неприятная штука, учитывая размеры мушки у АКМ. Охреневший от такого поворота дел народ еле смог уговорить Эдика вытащить ствол и убрать автомат, пообещав Эдику пачку дорогих сигарет и извинения обидчика. Побелевший обидчик согласно тряс головой, ни жив ни мертв от страха и со слов Эдика, не то обосрался, не то обоссался. Эдик отошел метра на два и принял извинения, после чего грязно выругавшись по-казахски, разрядил автомат. Тут то на него набросились и скрутили по всем правилам военной науки.
Попал Эдик нешуточно, ему грозил четкий «дизель» — дисциплинарный батальон. Пока же Эдик был посажен на «губу», где и ожидал своей участи. О том, что случилось, мне рассказал один мой знакомый техник, который присутствовал
Таким образом, ограбление спиртовки было успешно замято, а я никак не пострадал, несмотря на угрозы Киряна засадить меня в тюрьму. Но в его черном списке я наверняка стал чернее раза в два, а возможно и занесен в Самый Черный Список инженера.
Тому способствовало еще и то, что я отмочил в конце осени. Однажды, еще до случая с керосином и котлом я вернулся с ДСП в казарму и обнаружил там письмо от матушки. В письме она писала, что еще недели полторы назад она выслала мне посылку до востребования (эта фишка сохранилась еще с духовских времен), основной объем которой занимала рыба. Причем не какая-нибудь, а холодного копчения (или горячего, не помню точно, но почти скоропорт). Факт был в том, что письмо шло довольно долго и если рыба уже не испортилась, ее нужно было срочно забирать. А я назавтра должен был снова переться на ДСП, а также послезавтра и, возможно, после послезавтра тоже. В воскресенье же почта не работала, в субботу всего до четырех часов дня, а завтра была уже пятница. Я попросил Эдика подменить меня на один день, но этот гад свел знакомство с какой-то бабой из поселка Герцено и почти каждый божий день бегал ее ублажать, посему решительно мне отказал и даже слово «рыба» не оказала на него никакого воздействия. Кроме нас с Эдиком допуска на ДСП ни у кого больше не было. Всю пятницу я угрюмо слонялся по стоянке, мрачно размышляя о судьбе своей рыбы. Рыба не давала мне покоя. Другим задачам было решительно отказано в ресурсах моих мозгов, нужно было что-то придумать с рыбой. И к вечеру я придумал. План был прост, как грабли. Осуществить мне его помогла одна из моих собак, тогда еще живых. Когда я, производя вечерний обход опустевшей стоянки, рассеянно брел в районе большого ангара, в котором хранился всякий хлам, мучительно размышляя о судьбах моей рыбы, собака вдруг забрехала в сторону леса. Молнией в моем измученной рыбой мозгу вспыхнула мысль я тут же стал ее развивать до удобоваримого состояния. Раз собака лает на лес, значит, там кто-то есть. Если там кто-то есть, значит это как бы враг — в такое время никого кроме меня на стоянке быть не должно. Если это враг — я обязательно его попытаюсь задержать, а он наверняка от меня побежит, а я начну кричать, а потом выстрелю в воздух, а потом, конечно же, открою огонь на поражение. Стрельба обязательно будет услышана, и меня тут же прилетят спасать, с наряда наверняка снимут, сдадут пост под караул, а завтра я, пребывая в состоянии стресса, буду с утра заменен Эдиком, который один день без своей бабы уж как-нибудь проживет. План был хорош, рискнуть стоило. Легенда была безупречна. На орден я конечно же рассчитывать не мог, но реальный шанс спасти рыбу был. Я выбрал место посредине двух соседних земляных капониров для самолетов с тем расчетом, чтобы стопроцентно не повредить технику и стал дожидаться, когда наступят сумерки. И совершенно забыл, что ствол моего автомата насмерть забить вязким «циатимом», для защиты его от коррозии. Я громко заорал "Стой, кто идет!!!", затем "Стой, стрелять буду!", немало удивив при том собаку, но ДСЧ мог припереться с проверкой и все должно было быть правильно, а затем прицелился в затянутое облаками небо и нажал на спуск. Эффект был потрясающий. Звездануло так, как будто стреляла гаубица средних размеров, факел пламени удивил бы любого факира, а отдача могла бы соперничать с противотанковым ружьем времен второй мировой войны. Но, к счастью для меня, гениальное изобретение Калашникова стойко выдержало столь хамское обращение и не разорвалось у меня в руках. Слава советским оружейникам! Собаки след простыл, в ушах звенело. Я перевел переключатель огня в автоматический режим, и скрючившись как Рэмбо стал веером, от бедра методично поливать лес короткими очередями в секторе примерно тридцать градусов. Адреналин попер просто валом, было задорно. Я почти оглох, о бетон звенели горячие гильзы, а я с наслаждением снимал стресс, вызванный бесконечными раздумьями о рыбе. Решив, что, пожалуй, достаточно, я прекратил пальбу, отсоединил магазин, выбросил патрон из ствола и стал ждать подмоги. Через 15 минут, я вроде бы услышал характерное завывание движка ГАЗ-66, но скоро он стих. Через полчаса я забеспокоился — никто и не думал ехать меня спасать. Интересно, что было бы, если бы на меня действительно напали? Хотя, в этом случае, до стрельбы дело, пожалуй бы, не дошло, меня бы наверняка просто прирезали и уволокли в лес. Вздохнув, я побрел в сторону шлагбаума, связь с караулкой на стоянке опять не работала, а ближайший телефон находился на пятом КПП, метрах в ста от моего шлагбаума. Зайдя на пятое КПП, и спросив разрешения воспользоваться их телефоном, я получил добро и поинтересовался у режущихся в «очко» дежурных, не слышали ли они часом стрельбы. Один из них стукнул другого по лбу и сказал: "Я же говорил тебе, Колян, что стреляли, а ты — показалось, показалось!" Я тихо офигевал. Дозвонившись до дежурного по полку, я сообщил о страшном происшествии. Реакция превзошла все мои ожидания: дежурный заорал в трубку: "Где ты сейчас находишься?" Я сказал, что нахожусь на пятом КПП. "Никуда оттуда не уходи, прижмись к какой-нибудь стене, займи круговую оборону и пали во все что движется! Помощь идет!!! Мы будем подавать тебе сигнал зеленым фонариком!!!". Я от души посмеялся над перепуганным дежурным, поблагодарил КПП-шников и побрел к своему шлагбауму. Похоже, я слегка переборщил, каша завязывалась нешуточная. Минут через двадцать на дороге появились три «Уазика», которые затормозили у пятого КПП, и кто-то стал отчаянно размахивать зеленым фонарем. Мне нечем было размахивать, поэтому я несколько раз выключил и включил фонарь, освещающий территорию около шлагбаума. Машины с опаской приблизились, оттуда проорали: "ДСП, не стреляй, свои!!!" и ко мне кто-то стал приближаться. Я с удивлением узнал в человеке, вооруженном пистолетом Макарова, нашего замполита полка, майора Короткова. Но это было еще не все — вся наша полковая верхушка, включая командира полка полковника Бычкова, при стволах прибыла на место происшествия. Я, скромно потупив глазки, рассказал им свою жуткую историю, добавив некоторые детали. "В кого-нибудь попал?" — тут же поинтересовались отцы-командиры? "Не знаю", — молвил я, — "там темно, а один я ходить смотреть постеснялся. Оно там что-то ходило в лесу, а собака залаяла, а я крикнул, а там как захрустело, а я начал палить, что есть мочи, а больше ничего я не знаю" — старательно прикидывался дурачком я, изображая страшную дрожь и испуг. Вышло на славу. "А может, это сохатый был?" — предположил начштаба. "Может и сохатый", — пожал плечами я.
"Значит так, ДСП", — молвил Бычков, "у тебя патроны еще есть?" Патроны были. "Вставляй полный магазин, патрон в патронник и иди вперед по дороге, к тому месту, где все было. За тобой поедут в ряд три машины, включат дальний свет и фары-искатели, а мы рассыплемся по бокам и будем тебя прикрывать. Дойдешь до места, махнешь рукой в ту сторону, куда стрелял, машины повернут и остановятся, чтобы освещать лес. Ты иди прямо в лес, а мы за тобой цепью пойдем. Чуть что — падай и стреляй. Понял?" Я кивнул головой, и мы двинули вперед. Я с трудом сдерживал смех, картина была настолько комичной, что описать ее будет трудновато. Как заправские Джеймсы Бонды, отцы командиры, держа пистолет двумя руками, медленно шли по бокам идущих в борт о борт машин. Дула их пистолетов непрерывно двигались вверх-вниз, вправо и влево, в глазах светился охотничий азарт и неподдельная радость настоящего мужского дела. Ну, как малые дети, ей-богу. Дойдя до места, я увидел на бетоне россыпь блестящих в свете фар гильз и махнул рукой в сторону леса. Наше воинство во главе со мной медленно двинулось вглубь леса. В свете фар мы были как на ладони, и если бы в лесу кто-то сидел, он мог перещелкать нас без особых проблем. К счастию нашему, в лесу никого не было, и я точно это знал, поэтому наши крутые перцы беспристанно меня одергивали, приказывая не торопиться. Когда мужики вдоволь наигрались в войнушку, дойдя до периметра проволочного ограждения в лесу, Бычков тут же, не стесняясь в выражениях устроил показательный разъебон имеющимся в наличии подчиненным, миновав однако меня, указывая на огромные дыры в колючке, в которых не то что диверсант, а живой слон мог пройти не напрягаясь. Так что моя проверка боевой готовности обороны объекта имела замечательные последствия, которые выразились в тотальном заделывании дыр и прорех в колючей проволоке, а также замены проводов полевой линии связи, протянутой в лесу еще во времена Наполеона, если не раньше. Обшарив территорию еще раз, мы получили конкретные следы присутствия врага на объекте: нашлись бычки с иностранными надписями (пол-эскадрильи курило эти сигареты), свежее дерьмо (почти все техники гадили в лесу, выбирая места поукромнее, избегая пользоваться имеющимся туалетом типа сортир, который уже покачивался на волнах переполнившего его дерьма), а также следы иностранных кроссовок (пользоваться штатными техническими туфлями было неудобно, к тому же они оставляли на плоскостях и верхней части фюзеляжа черные полосы, которые с трудом оттирались керосином, поэтому техники предпочитали гигиеничные и удобные кроссовки). К моему удивлению, я не нашел на деревьях ни одного следа от пуль, а израсходовал я ажно цельных девятнадцать патронов. Потом всей гурьбой пошли осматривать соседние борта. К великому облегчению начальства, повреждений на самолетах обнаружено не было, но все же наутро был назначен детальный осмотр при свете дня. Явилась, не запылилась и моя осмелевшая собака, ставшая тут же героем дня, точнее ночи. Бычков тут же заметил, что неплохо бы завести на стоянке свору настоящих сторожевых собак, которых следует пускать по проволоке или отпускать гулять ночью по территории. Коротков сосредоточенно записывал стратежные мысли шефа в невесть откуда взявшийся блокнот (ага, какие там нахрен собаки, если даже ДСП вынужден сам себя кормить, делая заготовки на зиму, потому что от приносимой гонцами из солдатской столовки пищи даже собака через неделю натурально протянет ноги). Привезли из казармы заспанного и злого Эдика, ошеломленного моим коварством, который и сдал стоянку караулу и заодно был назначен ДСП на завтра (однако ж, рыбу трескал Эдик знатно, не отказывался, надо сказать), а я был с почетом отвезен в казарму. Ни ордена-медали, ни отпуска мне конечно же не дали, я к тому времени стал одним из главных эскадрильских «залетчиков», но и звиздюлей тоже не вставили, за исключением старшины, которому досталась головная боль по списанию девятнадцати боевых патронов. Когда я писал объяснительную у него в каптерке, он ворчал, что в следующий раз, ежели я сподоблюсь еще раз поиграть в войнуху и не предъявлю ему насмерть застреленный труп диверсанта, он заставит меня отсидеть на губе по дню за каждый патрон, а заодно и написать объяснительных столько же, сколько будет израсходовано патронов.