Исповедь

Волошин Максимилиан Александрович

увидя негасимый свет.

«Пускай душа в смятеньи снова…»

Пускай душа в смятеньи снова…

Веленья духа ты твори…

Ведь до сих пор ты не готова,

Еще в тебе не стало слово

Преображенным изнутри,

Затем, чтоб радостно и молча

В нем светлом воссияла ночь.

Ты все в какой-то жажде волчей

Души не хочешь превозмочь.

Зачем она. Минуло пламя

Тревожны жадные уста,

А легкий дух, он вместе с нами

Глаголет вечными словами,

И глубина его чиста.

Кого зовешь? Врага ли, друга ль?

Стихии трепетной не тронь,

Пусть сам Господь раздует уголь,

Преображающий огонь.

18 июля 1921

«Так величав и так спокоен…»

Так величав и так спокоен

стоит в закате золотом

у Царских Врат небесный воин

с высоко поднятым щитом.

Под заунывные молитвы,

под легкий перезвон кадил

он грезит полем вечной битвы

и пораженьем темных сил.

В лице покой великой страсти…

Взлетя над бездной, замер конь…

А там внизу в звериной пасти

и тьма и пламенный огонь.

А там внизу мы оба рядом,

и это путь и твой и мой;

и мы следим тревожным взглядом

за огнедышащею тьмой.

А Он вверху, голубоглазый,

как солнце поднимает щит…

И от лучей небесных сразу

земная ненависть бежит…

Любовью в сладостном восторге

печальный путь преображен…

И на коне Святой Георгий,

и в сердце побежден дракон.

19 июля 1921

«Два крыла на медном шлеме…»

Два крыла на медном шлеме,

двусторонний меч.

А в груди такое бремя

несвершенных встреч.

Но земных свиданий

сладость

потеряла власть, —

он избрал другую радость —

неземную страсть.

И закованный, железный

твердо он пошел

над кипящей черной бездной

всех страстей и зол.

Сам измерил все ступени,

не глядя назад,

он склонил свои колени

лишь у царских врат.

И венец небесных лилий

возложила та,

чьих едва касалась крылий

строгая мечта.

Но, склоняясь пред Мадонной,

вспомнил он на миг

в красной шапочке суконной

милый детский лик.

То — она еще ребенком.

Все сады в цвету.

Как она смеялась звонко,

встретясь на мосту.

Но в раю земных различий

стерты все черты.

Беатриче, Беатриче.

Как далеко ты.

20 июля 1921

«И вечер стал. В овальной раме…»

И вечер стал. В овальной раме

застыла зеркала вода.

Она усталыми глазами

в нее взглянула, как всегда.

Волос спустившиеся пряди

хотела приподнять с виска.

Но вот глядит, и в жутком взгляде

и крик, и ужас, и тоска…

Тоска, тоска, а с нею вещий,

неиссякающий восторг,

как будто вид привычной вещи

в ней бездны темные исторг.

И видит в зеркале не пряди,

не лоб, не бледную ладонь,

а изнутри в зеркальной глади

растущий в пламени огонь.

Душа свободна. Нет предела,

и нет ей места на земле,

и вот она покинет тело,

не отраженное в стекле.