Сонная артерия не спит,Гонит кровь с немыслимым упрямством.В небо поднимается пиитПо бумажной лестнице и с ранцем.Что ему бояться высоты?Лишь она одна и непреложна.Если упадёт, то прям в цветы,Что толпа ему на гроб положит.Вниз смотреть, пожалуй, смысла нет,Что там? Книги, женщины, терактыИ не пригодившийся билетНа спектакль, в котором нет антракта.Вдох за вдохом и за шагом шаг,Туча – прохудившаяся кровля,Сонную артерию в кулакМожно взять, не выпачкавшись кровью.Благодарность – Богу, и жилью,И любви спасительному зелью.Страшно только встретить тень свою,Что с небес
спускается на землю.
«Я привыкаю праздновать без тебя…»
Я привыкаю праздновать без тебяПраздники, полные лиц навсегда счастливых.Я привыкаю праздновать не любя,Я привыкаю праздновать торопливо.Лишь бы скорей закончился красный день,Красный от крови памяти и разлуки.Я привыкаю праздновать чью-то тень,Что появляется в доме моём от скуки.Где-то салют рассыпается не для нас,Горе торчит, как неправильный гвоздь, наружу.И фонаря неприлично огромный глазСмотрит внимательно и вынимает душу.Что ты уставился? Всё как обычно! Хлоп!Это шампанское просится прочь из тары.Старая жизнь умещается в гардероб,Новая жизнь не приходит на место старой.Я привыкаю праздновать невпопадВ комнате, что повернулась ко мне спиною,А календарь прошлогодний чему-то рад,Он ведь не знает, что станет потом со мною,Он ведь не знает, что край для того и край,Чтоб за него зайти, чтоб сказать: не струшу.Если меня ты помнишь, не разрешайМне тебя помнить. И я всё равно нарушу…
«Петербург наступает, как интеллигентное войско…»
Петербург наступает, как интеллигентное войско,Чтобы пленные знали, что их отпускают обратно.Я иду по Фонтанке, а ты понимаешь превратноКаждый шаг мой усталый. Ну что? Невтерпёж, так завой же,Чтоб смешаться с гудками заводов, которых не слышно,Чтобы слиться с трамвайным безумием прошлого века,Может, даже получится снова найти человека,Но я спрячусь в четвёртом дворе. Извини. Так уж вышло.Если смерть не заметна, то мы её не замечаем,Говорим о покинувших нас, как о тех, кто остались,Словно вот они только что с нами о чём-то шептались,А теперь пробавляются где-то ватрушкой и чаем.Петербург наступает на пятки тому, кто не хочетНавсегда уходить, но бредёт по привычке куда-то.Кто гордится бессмыслицей рифм, тот запутает даты.Петербург – это память моя, что отныне короче.А Нева, как одна поэтесса, опять подражаетНеизвестно кому, в зеркалах небосвода красуясь.Мы не встретили Бога, зачем поминать его всуе,Нам осталось увидеть одно: чья карета въезжаетНа Дворцовую площадь и кто ею правит проворно.Петербург отступает, как интеллигентное войско.
«На Литейном голуби подобрели…»
На Литейном голуби подобрели,К воробьям немножечко подостыли.А в цирюльнях морщатся брадобреи,Так чужие волосы им постыли.Жизнь моя всё крутится, как монетка,Не всегда здесь ровные мостовые,Дунешь – и покатится прямо в Невский,А на Невском дяденьки ходят злые.Как пластинка молодость заедает,Слишком тонким выдалось то свеченье,Водку кислой горечью заедаетДруг мой, не поверивший в воскресенье.На Литейном голуби те ли, те ли?Что с руки кормила ты так беспечно.Улетели, милые, улетели,Счастье, как поэзия, быстротечно.Дедушки и бабушки на скамеечкахЖдут, чтоб наше прошлое им вернули.Безнадёжность спуталась с бесконечностью…На Литейном голуби… гули-гули…
«Луну найти на небе просто…»
Луну найти на небе просто,Она одна.А задавался кто вопросом:К чему она?Чтоб наблюдать, как кофе глушитБольной поэт?Или ведёт себя по лужамЖивой скелет?Луна давно необитаема,С тех пор как тыСказала мне, что наша тайнаДля темноты,Что ты при свете сможешь лучшеНайти свой дом.Я Зевс, я собираю тучиИ сею гром.Когда гроза, луна рыдаетКак психбольной.И от Алтая до ВалдаяГуляет вой.Его с трудом выносят люди,Свой слух губя.А я учусь играть на лютне,Так, для себя.Я скоро дам лютнистам форуИз многих фор.Как же пользителен для формыВ конце повтор.Луну найти на небе просто,Не
спишь ещё?Но сколько мне хрипеть вопросом:А я прощён?
«Хочется в Италию. Почему?…»
Хочется в Италию. Почему?Потому что русские любят петь,Мне в Пьемонте нравится, а емуЛучше на Сицилии жить и млеть.Уплыву по Тибру я в Древний Рим,Ты меня попробуй-ка отлови.А когда окажется, что горим, –Спрячусь в виноградниках от любви.Хочется в Италию, в тот Милан,Где в кафе кричала ты: «Кофе мне!»Несмотря на санкции и обман,Если есть где истина, то в вине.Блок любил Италию, я люблю,Бродский хочет праздновать что-нибудь.Пусть большое плаванье кораблю,У гондолы маленькой – узкий путь.Пусть кричат, что выскочка я и хлюст,Только в этих окриках слышу фальшь.Зимы там бесснежные – это плюс.Кто-то бросил яблоко на асфальт.
«Мы все когда-нибудь умрём…»
Мы все когда-нибудь умрём,И даже я.Личину нужную сопрёмУ бытия.Уткнётся мордой в чёрный пухСозвездье Пса.Мне будет жаль бессмертный дух,Эх, смерть-коса…Зачем же косишь всех подрядТы от и до?Тебя ведь нет, ты звукорядБез ноты «до».Ты сон пустой, металлолом,Ты ерунда.Мы все когда-нибудь умрёмНе навсегда.С утра кричит «ку-ка-ре-ку»Чудак-петух.И мелят мельницы муку,И дышит дух,Где хочет дышит – не указЕму молва.Все будут живы – это раз,Здоровы – два…
«Я разделился на несколько жизней…»
Я разделился на несколько жизней,Но ни одну не прожил до конца.Ты становилась взрослей и капризней,Я становился похож на отца.Ты становилась взрослее и старше,Я исступлённо вгрызался в слова.Скрипка любимая, та же ты, та же…Анненский умер, а скрипка жива…Только смычок с ней уж больно курносый,Он задавака и, верно, злодей.Жизнь разделилась на пару вопросов:Стоит ли дальше морочить людей?Стоит ли дальше словечки, как поезд,В даль уводить с небывалым трудом?Жизнь превращается в кожаный пояс,Что раскромсали столовым ножом.Жизнь превращается в узкие тропки,Как бы мне выбрать одну дотемна?Мебель и книги годятся для топки,Только любовь никому не нужна.
«Ты в Дрездене выходишь из трамвая…»
Ты в Дрездене выходишь из трамвая,А я смотрю. И «Егермейстер» крут.И осень, в каждом вздохе созревая,Диктует мне смиренье и уют.В кафе с утра угрюмые германцыТорчат, и вместе с ними я торчу.Куда спешишь ты? Где протуберанцы?Где молодость? Где резкое «хочу»?Сейчас уйдёшь ты, видимо, навечно.Тебя прокисший воздух городскойОт глаз моих укроет. Осень лечит,Прописывая трезвость и покой.А Дрезден по воде плывёт уныло,В ней длинно отражаясь и скуля.Ты вышла из трамвая. Всё постыло.И камертон чуть ниже ноты «ля».Прости-прощай, пылинок миллионыТеперь берут меня на абордаж.А зелень всё спускается по склонамГоры, где дом никто не строит наш.
«Я в ярости, я в старости…»
Я в ярости, я в старостиСтою одной ногой.И нет конца той ярости,Мой каждый день – изгой.Тверская, прежде Горького,И мексиканский бар.Я пью текилу горькую,Я стар, я стар, я стар.В виски стучится прошлое,А там и ты мелькнёшь,Красивая и рослая,Не верящая в ложь.Меня сменяв на призраки,Ты растворилась в них.Берлинами, парижамиЗапнулся русский стих.А дальше стал я гениемИ вынянчил успех.И даже индульгенциюЯ получил за всех.Грызутся мысли ярые,От них лишь пар извне.Долги тревожат старыеИ тени на стене.Жаль, рюмки стали плаксами,Дожить бы до хулы…А в баре шум и клацаньеТарелок о столы.