Исповедальные беседы
Шрифт:
Отец же, напротив, утром бодр, он уже успел искупаться в реке, побриться и перечитать свою проповедь. Предстоящая поездка привела его в состояние прямо-таки веселого возбуждения. Пу вместо обычной овсянки дали тарелку горячей размазни. Ароматной нежной размазни и ломоть белого хлеба с сыром. Приготовленных собственноручно Лаллой. Возражать никто не осмеливается, хотя и владыки-родители, и еще кое-кто из присутствующих считают, что размазня — это каприз Пу, а любые виды капризов способствуют зарождению и развитию всяческих грехов. Но никто не осмеливается протестовать против размазни, приготовленной Лаллой,
Дверь в прихожую и дверь на крыльцо распахнуты настежь. Песчаная площадка сверкает в ярком свете.
— Сегодня будет жарко, говорит мать. — Уж не грозы ли нам ждать. — Каждый высказывается по поводу возможной грозы. Тетя Эмма совершенно уверена, ее колени предсказывают непогоду уже несколько дней. Лалла говорит, что простокваша в погребе осеклась, впервые за это лето. Мэрта утверждает, что тяжело дышать, у нее красные круги под глазами, на верхней губе капельки пота, наверное, температура. Отец весело замечает, что небольшая гроза не повредит, крестьянам нужен дождь. «Если пойдет дождь, будет хороший клев, вставляет Даг, злорадно ухмыляясь. — Выдержит ли дождь мой бедный братишка? А уж как он грома боится, просто жуть».
Разговоры продолжаются. Мы разговариваем, а жизнь проходит, где-то сказал Чехов, и так оно, наверное, и есть. Проем двери на крыльцо внезапно заполняет круглая, чуть пошатывающаяся фигура. Это дядя Карл с небольшим чемоданом в руке. Он смущенно улыбается. «Ой, привет, Карл! — кричит отец. — Заходи съешь чего-нибудь, и выпить найдется. У тебя, клянусь, вид такой, будто ты масло продал, а деньги потерял!» «Входи и садись, милый Карл, говорит мать. В ее голосе сердечности несколько меньше, чем у отца. — Что-нибудь случилось, почему ты с чемоданом?» «Подать прибор?» — спрашивает Мэрта, приподнимаясь со стула. «Нет, нет, не беспокойся, бормочет Карл, вытирая пот грязным носовым платком. — Можно я посижу немного?»
Не дожидаясь ответа, он семенит через столовую, отпуская поклоны направо и налево, и устраивается на диване возле окна. Отец достает из буфета бутылку и рюмку: «На здоровье, брат!» Карл осушает рюмку одним глотком, стекла пенсне запотевают. «Спасибо, Эрик, ты истинный христианин, проявляешь милосердие к ничтожнейшему из ничтожных».
— Что-нибудь случилось? — повторяет вопрос мать, строго глядя на брата. Карл с каким-то боязливым видом протирает запотевшее пенсне. И конфузливо смеется:
— Случилось и случилось! Все время что-то случается, не так ли? Время разбрасывать камни и время собирать камни, как написано в Писании. — Но ты, похоже, собрался уезжать? — по-прежнему весело спрашивает отец.
— Во всяком случае я собираюсь переехать.
— Переехать? И куда же ты собрался переехать? Позволь спросить. — В голосе матери появился холодок.
— Точно не знаю. Но главное — сохранить свое человеческое достоинство.
— Что случилось!? — Третий раз. Теперь мать скорее обеспокоена, чем строга. Карл водружает пенсне на нос и поворачивается. Присутствующие с интересом наблюдают за ним.
— Я лучше поговорю с Эриком. Этот разговор не для детей и малявок.
— Оставайся здесь,
Голубьте глаза дяди Карла наполняются слезами. Он несколько раз кивает в подтверждение достигнутой договоренности.
— Ты золотой человек, Эрик!
Мать подает знак, все встают и читают молитву: «Благодарим Тебя, Господи, за трапезу, аминь». «Выходим ровно без четверти девять, приказывает отец и смотрит на свои золотые часы, которые висят на цепочке и заводятся маленьким ключиком. Потом обращается к дяде Карлу: Если хочешь остаться на несколько дней, это можно устроить. Мы потеснимся. Не правда ли, Карин?» Но мать не отвечает, она лишь качает головой и уходит на кухню, прихватив с собой миску с кашей.
— Хочешь заработать двадцать пять эре? — спрашивает Даг, дружески улыбаясь Пу. Одна рука у него спрятана за спиной. Они стоят за кухонной лестницей, где Пу только что помочился, хотя это запрещено.
— Еще бы.
— Ладно. Вот смотри, я кладу монету. — Даг кладет двадцать пять эре на ступеньку. Вид у него таинственно-возбужденный.
— И что мне надо сделать?
— Съесть вот этого червяка.
— Чего?
— Закрой рот, у тебя глупый вид. — Я должен съесть этого червяка?
Даг держит извивающегося дождевого червя перед носом Пу.
— Ни за что.
— Ну, а если я тебе дам пятьдесят эре?
— Нет. Ни за что!
— Семьдесят пять эре, Пу! Это большие деньги.
На крыльце появляется пудель Сюдд, облизывающийся после завтрака. Он угодливо виляет хвостом, приветствуя свое божество, а на Пу, антагониста, бросает презрительные взгляды.
— Зачем тебе надо, чтобы я съел этого червя? Ведь противно же.
— Ребята поручили мне испытать твое мужество.
— Чего-чего?
— Ну да, если ты окажешься достаточно мужественным, ты сможешь стать членом нашего тайного союза и вдобавок заработаешь семьдесят пять эре.
— Давай крону.
— Спятил, что ли? Крону! За крону надо съесть, по крайней мере, какашку тети Эммы.
— А у тебя есть семьдесят пять эре? — с подозрением спрашивает Пу.
— Вот смотри, пожалуйста. Три блестящих монетки по двадцать пять эре. Прошу. А вот червяк. Ну!
— Я съем половину.
— Это что еще за глупости! Либо ты ешь червя целиком, либо вообще ничего. Я так и знал. Ты трусливое дерьмо и никогда не войдешь в наш союз, правда ведь, Сюдд?
Даг поворачивается к Сюдду, который открывает рот, вываливая длинный язык. Сюдд ухмыляется, это очевидно
— Давай сюда твоего чертова червяка, говорит Пу в бешенстве от жадности и злости. Он засовывает червя в рот и начинает жевать, он жует, жует, жует. Глаза наполняются слезами. Пу продолжает жевать. Червь извивается, крутится под языком, один его конец пытается улизнуть через отверстие в уголке рта, но Пу запихивает его обратно. Желудок бурно протестует, но Пу подавляет протест.
— Все, съел.
— Открой рот, я проверю.
Пу разевает рот, брат проверяет — долго и тщательно. Потом велит Пу захлопнуть пасть, чтобы червяк не выскочил. Затем собирает монетки и зовет Сюдда. — Что за дела, черт? — кричит Пу.