Исповедую Тебе
Шрифт:
Через святые врата по мощеной дорожке Алексей дошел до церковных дверей и тут замедлил. Опять будут гнать! Ну и пусть. Все равно пойду! Он решительно ухватился за дверную ручку и потянул на себя. В притворе за свечным ящиком дремала Семеновна, но, почувствовав его приближение, встрепенулась и закричала:
– Опять пришел, охламон. Опять хулиганить будешь! Уходи!
– Да не буду я, Семеновна. Плохо мне, беда у меня, – Алексей, стараясь произвести впечатление полнейшей
Но не прошло. Семеновна была в курсе всех его хитростей и укорила, хотя уже и спокойней:
– Опять нализался, Ляксей, нет чтобы как все – тверезым придти. Горе с тобой, нет, не пущу.
Но Алексей почувствовал уже в голосе Семеновны слабину, успокаивающе махнул рукой, мол, ладно тебе, и вошел в храм.
Жар от множества свечей, запах ладана тут же обрушились на него и придавили к стене. Алексей задышал быстро и тяжело. Служилось всенощное бдение и священник на вечернем входе кадил храм. Наверху, на хорах пели «Свете тихий» 1 :
1
Тихим светом именуется в этом песнопении Господь наш Иисус Христос, Который по Божеству есть присносущный Свет, ибо Он есть вечное сияние Бога Отца и Образ ипостаси (существа) Его. Ради любви к людям, ради нашего спасения Он принял образ человека и соделался доступным для всех, чтобы, видев Сына, видели Самого Отца… Некогда Александр Сергеевич Пушкин пытался перевести слова этой молитвы с церковнославянского на поэтический русский, но очень скоро с досадой признал безуспешность таких попыток. И для его гения это явилось невозможным: сделать лучше, поэтичнее, возвышеннее, чем есть…
– Святаго, Блаженнаго, Иисусе Христе! Пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний… – выводили клиросные певчие ангельскими голосами.
– Господь воцарися, в лепоту облечеся, – возгласил священник прокимен.
Алексею стало совсем тяжко. Хмель с новой силой ударил в голову. Опять его одолевали странные желания и чувства; хотелось зачем-то вмешаться в ход службы. Он изо всех сил сдерживал себя, но это было сильнее. И вдруг на весь храм раздался его голос:
– Святой отец! Святой отец! Скажите мне…
– Тише! Замолчите! Не мешайте батюшке! – зашипели на него со всех сторон. – Уходите!
Его пытались вытолкнуть из храма, но он вырвался и опять закричал:
– Батюшка! Святой отец! Где правда? Почему жить нет мочи? Объясните! Почему рвет меня на части? Куда идти, куда деваться?
Священник
Не пускайте его больше! – донеслось вслед распоряжение священника, и за ним с шумом захлопнулись церковные двери.
– Мафия, везде мафия, – пьяно бормотал Алексей и брел куда-то в самую кладбищенскую глушь.
Он протискивал свое худое тело сквозь узкие проходы меж могильных оград, перешагивал и переползал на четвереньках через кучи мусора, возраставшие здесь в глухомани погоста невесть сколько лет и оказался наконец у какого-то разрушенного склепа, перед зияющим в земле провалом. Неожиданно его кто-то окликнул:
– Эй, дед, подь сюда!
Он обернулся, готовый чуть что дать стрекача, но увидел совсем рядом вполне мирного молодого толстяка, сидевшего на скамеечке широко расставив ноги. Был тот вполне приличного вида: в костюме и при галстуке, с массивным золотым перстнем на правой руке. Бандит? – засомневался Алексей, но тут же успокоился: нет, скорее, этот самый, новый русский – и лицо без жесткого каркаса, словно мякиной набитое, и взгляд не тот. Был к тому же он до неприличия нетрезв, куда более самого Алексея.
– Ты это, дед, – промямлил он не вполне послушным языком, – конкретно выпить хочешь?
– Ну, да, – не замедлил с ответом Алексей.
– С горла будешь? – протянул толстяк наполовину опорожненную бутылку дорогого коньяка. – Не боись, всяко разно, это не заразно.
– А мне один хрен, – махнул рукой Алексей и тут же приложился на три больших глотка.
– Ты того, пореже! – забезпокоился толстяк и отобрал бутылку, потом пояснил: – Сегодня, дед, отдыхаю культурно. Денег заработал, теперь можно. Бабы надоели до смерти… Любишь баб, дед?
– Поздно мне, отлюбил свое, – отмахнулся Алексей, – не до жиру, быть бы живу.
– Сочувствую тебе, бедолага. А я так до ста лет буду любить, здоровья хватит, да и денег наколочу: хватка у меня медвежья. Хошь, дед, пойдем в кабак?
– Да нет, ни к чему это. Я вот в храм ходил сейчас на службу, – зачем-то похвастал Алексей.
– Ты чего, этот самый, повернутый? – удивился толстяк и покрутил пальцем у виска. – На кой тебе ляд? Ты что, в школе не учился? Доказано ведь, что нет никого на небе, только эта, как ее, безвоздушная пространства.
– Кем доказано? – выразил сомнение Алексей.
– Да этими, учеными, врачами, учителями, – толстяк хлебнул из бутылки, – ну и космонавтами.
Конец ознакомительного фрагмента.