Исправленному верить
Шрифт:
Ничего не помогало, она по-прежнему не собиралась никуда уходить, только раздражалась всё больше. И нашим присутствием, и тем, что супруг пытался заставить её вернуться в дом.
– Дорогая, ты пойди… в сарае, в леднике-то, маслице, приготовленное лежит… и прочее… обещали, так мы припасами должны больше всех поделиться, иначе какой же я после этого староста? Выходит, на роду у нас написано, что есть на нас ответственность, и снять её никак!
– Чего это ещё за номер? – басом поинтересовалась хворая старостиха и упёрла руки в бока, разом став похожей на раздобревшую
То есть, все потуги старосты Клода пошли прахом. Он мог бы так активно не пихать в бочок жену и не моргать, чтобы та ушла из поля зрения… мне показалось, или он попытался что-то шепнуть ей на ухо? Только вот она не дослушала… мужик резко сдулся и речитативом начал:
– Не извольте гневаться, госпожа Тина! Говорил же – хворая она, головою и хворая! Вы не смотрите, что организьма у неё большая, сама-то она будто ребёнок! С детства такая была. То вроде баба как баба, а то вот глупости какие городит, стыдобища! Видать, мне за грехи какие даденая! И что мы только не делали – храм посещаем исправно, кюре Луаза руки на неё возлагал, вещал, мол, крепитесь, все мы детища Всемилостивого!
Он неловко улыбнулся нам с дедом, обвёл мутным взглядом собравшихся и был вынужден сообщить то, что интересовало многих:
– Госпожа новая, вот… поместье господ Гийом таперича проданое… интересовает её, с чего мы живём-можем, может, помощь нам какая нужна. Только я сразу сказал, мол, нету потребы у нас ни в чём. Мы сами-то… крестьянский класс… что с нас возьмёшь?
Как-то разом любопытство присутствующих резко пошло на убыль, народ переглянулся между собой и аккуратно стал рассасываться, вроде как дела у всех появились.
Староста тоскливо смотрел вслед уходящим гражданам, явно сожалея о том, что он тоже не может вот так, просто, развернуться и покинуть наше неприятное общество.
Старостиха переминалась с ноги на ногу и шумно сопела. С одной стороны, она понимала, что наш приезд – это не к добру, не бывало ещё такого, чтобы господа им, простым людям, подмогу какую решили сделать в их нелёгкой жизни, с другой – что конкретно могут означать эти странные тычки в бок и шипение сквозь зубы? Что ей хочет сказать Клод? Какие тетради? Почему она должна что-то сжечь? Она и печь с утра не зажигала… однако, идти в сарай всё же придётся… и вообще, обида на пренебрежение и явное оскорбление её со стороны супруга не могло рассосаться просто так.
Дама развернулась и шумно потопала во двор, оборачиваясь и активным движением бровей интересуясь у мужа, правда ли, что ей нужно выкладывать припасы, или можно так… молока там налить в две… пусть три кринки… да сметаны глечик дать…
Дед выдохнул, призывая меня быть внимательней. Мог бы и не напоминать, я и так не теряю бдительность.
– Гаспар, что же ты стоишь? Помоги женщине, да поскорее! – сказала я тоном: «Барынька велит, извольте слушаться!».
Дед что-то радостно залопотал и поспешил вслед за тёткой. Так, теперь можно не беспокоиться –
– Итак, - я с лёгкой улыбкой посмотрела на мужика, - вернёмся с того, на чём мы остановились – книги мне покажи. Записи твои посмотреть хочу.
Затем, не слушая лепетание о том, что совершенно не обязательно мне вникать в столь низменные вещи, я первой прошла по каменной дорожке в сторону дома.
Мужик следовал за мной, настаивая на том, чтобы я не забивала свою голову мужскими проблемами. И вообще, где это видано, что самая настоящая хозяйка поместья шла пешком, словно простая крестьянка? Да и ещё в сомнительной компании старого садовника.
– Гаспар – дед безобидный, конечно! – жарко шептал староста Клод, посматривая по сторонам.
– Только больно уж странный, везде ему заговоры и преступления мерещатся! Помнится мне, приехали мы с мужиками в усадьбу, проведать да помочь, кто чем сможет… молочка привезли… рыбки свежей… чем богаты уж… так он кричать стал, требовать, чтобы мы непременно забирали масло оливковое. Навроде как, в оплату. Вот мы и порешали: мол, не будем мы деда волновать по пустякам. Ежели желает он отдариваться за добро наше, так пусть так и будет.
При этом он тревожно всматривался в моё лицо, силясь сообразить, что дед Гаспар рассказал про пользование господского давильного чана. А если и успел рассказать, то насколько я рассердилась самоуправством старика? Думаю, что по выражению моего лица он мало что смог понять, потому что огорчённо затих.
– Ну, и сколько дед требовал забирать у него масла? – пережив желание сломать нос старосте, поинтересовалась я.
– За три кринки молока давал амфору масла! – сообщил староста, причём я почувствовала в его голосе хвастливые нотки.
О, как! Однако… дороговато нынче молочко выходит… из дома показалась заспанная босоногая девица гренадёрского роста со столь знакомым мне выражением лица, что я тотчас признала милое создание родной доченькой старостихи.
– Вот, вишь оно как! – незамысловато представил меня сам родитель. – Госпожа новая приехала. И тотчас к нам. Справится, выходит, как дела идут…
– Ага… - глубокомысленно заметила девушка и почесала затылок.
– А кроме того, - с нажимом сказал Клод и выразительно посмотрел на дочь, - интерес они имеют, всё ли в порядке в посёлке нашем, да и в общем, на землях господских, нет ли в чём ущемления или недоимки…
– Ага… - повторила девушка и равнодушно посмотрела на меня. Как я понимаю, прозрачные намёки папеньки не доходили до мозга прелестницы.
Надо же, как-то это непохоже на местных жителей, которые тянули шеи и всячески проявляли любопытство при нашей встрече. Однако, появилась у меня кое-какая мысль. И я даже знаю, что ответит это милое создание на мою просьбу…
– Дорогая, ты не могла бы принести те книги, в которых отец пишет расходы и приходы? Ведь ты знаешь, где они лежат?
– Ага… - послушно сказала деваха, развернулась со слоновьей грацией и скрылась в доме.