Испытание адом
Шрифт:
Кэслет уставился на него с недоумением, и адмирал усмехнулся.
– Свобода совести, коммандер, право не кривить душой! Сейчас, сынок, ты сидишь по уши в дерьме, и важнее всего для тебя – сделать правильный выбор. Сказать по чести, когда Республикой управляли мы, у нас не было особого желания научить граждан делать осознанный свободный выбор, а уж Пьер со своей компанией и подавно ничего подобного делать не станут. Но, между нами, мы загнали тебя в угол, а человек, которому нечего терять, в определенном смысле имеет большую свободу выбора, чем любой другой. Так что, коммандер, пользуйся
Последние слова можно было бы трактовать как шутку, но карие глаза подавшегося вперед адмирала были мрачны, голос звучал угрюмо.
– Это не подарок, ты уже заплатил за возможность выбора немалую цену, а возможно, тебе придется заплатить и жизнью, но сейчас все зависит только от тебя самого. Прими решение, мой мальчик, выбери свой путь и знамена, которым ты будешь верен. Это единственный совет, какой я могу тебе дать, но ты прими его… и плюнь в глаза каждому, кто посмеет хулить тебя, какое бы решение ты ни принял!
КНИГА ПЯТАЯ
ГЛАВА 28
– Гражданин Председатель, прибыл гражданин Сен-Жюст, – доложил секретарь.
Сидевший за письменным столом Роб Пьер поднял глаза на вошедшего в кабинет шефа Госбезопасности. Это был не официальный кабинет, в котором гражданина Пьера показывали информационные программы, а уютное, обставленное по его вкусу, рабочее помещение, откуда действительно осуществлялось управление Народной Республикой; о существовании этого кабинета знали лишь ближайшие друзья и соратники Пьера.
Число которых за последние восемь лет заметно уменьшилось.
Постороннему взгляду Оскар Сен-Жюст показался бы таким же добродушным, беззлобным и невозмутимым, как обычно, но Пьер знал его слишком хорошо и, распознав за спокойным взглядом скрытое раздражение, тяжело вздохнул. Он знал, почему Оскар хотел с ним увидеться, но в глубине души надеялся, что на сей раз ошибся.
Увы, он не ошибся.
Пьер махнул рукой в сторону потертого стула и, когда Оскар сел, откинулся назад, подавив гримасу. На миг Пьер позволил себе вспомнить другой кабинет и другую встречу с человеком, являвшимся тогда заместителем министра внутренней безопасности Законодателей. Воспоминание пробудило смешанные чувства: с одной стороны, та встреча стала первым шагом на пути к нынешним достижениям, но с другой… с другой, Пьер в результате оказался на спине голодного дракона по имени Народная Республика, и сумей он предвидеть все заранее…
«Зная все заранее, ты все равно поступил бы точно так же, – сурово сказал внутренний голос. – Кто-то должен был это сделать, и ты, Роб, хотел это сделать сам! Ты понимал, что затеваешь рискованную игру, иначе не сидел бы за этим столом. А раз так, нечего хныкать и жаловаться на выпавшие карты; играй такими, какие есть»
– Зачем ты хотел меня видеть, Оскар? – спросил Пьер исключительно для того, чтобы завязать разговор.
– Хотел еще раз спросить тебя, твердо ли ты решил это сделать, – как всегда спокойно ответил Сен-Жюст.
Спокойствие не изменило ему, даже когда маньяки Ла Бёфа захватывали этаж за этажом, прорываясь к Комитету,
– Ты имеешь в виду девальвацию?
– И ее тоже. Вопрос о девальвации меня, безусловно, тревожит, Роб, но, признаюсь, гораздо меньше, чем та свобода, которую ты собираешься предоставить МакКвин.
– МакКвин мы можем прихлопнуть в любое время, когда захотим, – возразил Пьер. – Черт побери, Оскар! Ты же сам состряпал для нее фальшивое досье, обеспечивающее ей обвинительный приговор любого Народного суда!
– Помню, – спокойно отозвался Сен-Жюст. – Могу также добавить, что я скрепил своей подписью характеристику, данную ей Фонтейном. Кроме того, мне становится известным буквально каждое сказанное ею слово. Я держу все под контролем… но мне не нравятся слишком хорошие отношения, складывающиеся между ней и ее старшими офицерами.
Пьер нахмурился, заставив себя подавить раздражение, перед тем как заговорит. Да, Сен-Жюст был не в меру подозрителен и недоверчив, но как раз это свойство и делало его столь ценным. Оскар не доверял никому, кроме, возможно, Пьера, – и его подозрения, маниакальные они или нет, не раз оправдывались. Другое дело, что порой они оказывались необоснованными, но, по мнению шефа БГБ, зародившееся подозрение уже являлось достаточным основанием для расстрела: по его глубокому убеждению, крамолу следовало истреблять в зародыше, ну а если среди осужденных «врагов народа» окажутся невинные люди, ничего не поделаешь. Нельзя поджарить яичницу, не разбив яиц.
До поры до времени эта тактика казалась не такой уж порочной – разумеется, не с точки зрения яиц. Определенная степень непредсказуемости делала государственный террор более устрашающим, а стало быть, и более эффективным. Но столь действенный инструмент внутренней политики, увы, не годился против манти: чтобы победить их, государство должно было продемонстрировать желание отойти от тактики открытого террора. Сам Сен-Жюст, соглашаясь на назначение Эстер МакКвин Военным секретарем, согласился с этим тезисом, и если сейчас начал проявлять беспокойство, следует выяснить, есть ли у него реальные основания для тревоги или же произошел очередной заскок.
– Оскар, – сказал Председатель, помолчав, – я признаю, что у меня напрочь отсутствует какой-либо военный опыт, но мне хорошо известно, как сказываются на работе отношения между политическими деятелями и их ближайшими помощниками. С этой точки зрения излишнее, как тебе кажется, сближение гражданки МакКвин с верхушкой флота только на пользу делу. Она прирожденный лидер. Знаю! – Пьер поднял руку, не позволив Сен-Жюсту прервать его. – Прекрасно знаю, что это качество делает ее опасной для нас; главное, что как раз оно делает ее опасной и для манти. На мой взгляд, нам следует развязать ей руки, но не сводить с нее глаз. Если она собьется с пути, мы ее устраним, но пока нужно дать ей возможность сделать то, для чего ее и ввели в Комитет.