Испытание чувствами
Шрифт:
– При чем тут это? – смутился он.
– При том. Так с кем ты был?
– С… другом, – ответил он, но его голос дрогнул в самый неподходящий момент.
– М-м-м, – протянула мать с ироничной улыбкой. – И с каких пор ты целуешься с друзьями?
По спине пробежал холод, к лицу прилила кровь. Глеб понял, что краснеет, но ничего не мог с этим поделать. Выходит, за ними все-таки следили. Его регулярные исчезновения из дома не остались незамеченными, и мать приставила к нему наблюдателей. Или их с Ниной случайно заметили из проезжающего автомобиля. В конце
– Да, у меня есть девушка. Вообще это нормально в моем возрасте. Не хотел рассказывать тебе об этом вот так, прямо сейчас, но раз уж так получилось…
Глеб осекся.
На лице матери не дрогнула ни единая мышца. Она явно давно разыграла весь этот разговор в уме, как шахматную партию, и пока он шел точно по ее сценарию, а мать лишь делала заранее спланированные ходы:
– Из какой она семьи? Ты же знаешь, как важны для нас генетические таблицы. Я должна проверить вашу совместимость…
– Она… ч-человек.
Глебу все-таки удалось удивить мать. Холодея от предчувствия, он отметил, как дернулся уголок ее глаза и слегка приподнялся край брови. Прежде чем случилась катастрофа, он тут же добавил:
– Она ничего не знает! Канон не нарушен!
Мать молчала, напряженно глядя ему в глаза. Глеб не выдержал и отвернулся.
– Как ты посмел? – выдавила она из себя.
– Влюбиться? Тебе не понять. Ты же лишена этого, – он предпринял слабую попытку контратаковать, но это было все равно что обстреливать танк горошинами из духовой трубочки.
– Ты же знаешь, сколько сил мы потратили, чтобы ты появился на свет. Это у людей дети рождаются из-за глупой случайности и по любви. Для эмера рождение ребенка – глубоко осмысленная жертва. И жертва огромная: мы вкладываем здоровье, силы, время. А на тебе, к тому же, сосредоточили усилия десять поколений. Ты – избранный. Ты – надежда не только нашей семьи, но и всех эмеров.
– Это значит, что я не имею права на чувства?
– Да, не имеешь! – мать впервые за весь разговор повысила голос и заговорила жестким командным тоном. – Эмоции – удел тех, кто недалеко ушел от приматов. Ты – существо высшего порядка, которое контролирует чувства остальных. Тобой должен управлять чистый разум, так что не уподобляйся животным. Ты не принадлежишь себе! Неужели ты не осознаешь, насколько важна наша миссия?
Глеб взорвался:
– Мне надоело! Надоело с детства выслушивать, что я всегда всем должен. Я хочу жить! Просто жить и иметь право на личное счастье. Да, вы столетиями выводили эмера, способного любить, и вот он я. Такой, каким вы меня задумали. Только я влюбился и ничего не могу с этим поделать.
– Мы создавали того, кому одновременно подвластен весь спектр эмоций. Любовь – всего лишь неприятный побочный эффект, – поморщившись, ответила на его тираду мать. – Но все именно так: ни ты, ни я не имеем права на личное счастье. Залог выживания семьи в том, чтобы все работали прежде всего на ее благо,
Дверь в гостиную открылась, и вошла младшая сестра Глеба – пятнадцатилетняя Жанна.
– О чем спор? – с любопытством спросила она, посмотрев на взбешенную мать и раскрасневшегося брата.
– Выйди! – жестко приказала мать.
Глеб не стал дожидаться, пока их снова оставят вдвоем.
– Я не желаю это снова выслушивать! Должен, должен, должен! Одно и то же каждый день! Я хочу свою собственную жизнь! И не надо меня постоянно тыкать мордой в то, что я живу в твоем доме. Если придется, могу уйти. Сам обеспечу и себя, и свою девушку.
– Да ну? – холодно улыбнулась мать. – Хотела бы я на это посмотреть. Ты – оранжерейное растение и даже не представляешь, каков внешний мир. Если тебя отпустить, ты не проживешь там и недели. Плавающие вокруг хищники сожрут тебя с потрохами! Так что ты будешь жить в моем доме и делать то, что я говорю!
– Посмотрим! – Глеб выбежал из гостиной, громко хлопнув дверью.
Мать обернулась к Жанне, которая даже не подумала выполнить приказ и пропустить такую сцену.
– Вот почему ты – бездарность, а он – избранный? Лучше бы было наоборот! – сказала мать и вышла из комнаты, не обращая внимания на то, что у ее дочери на глазах выступили слезы.
* * *
Санкт-Петербург, наши дни.
У особняка загрохотал мотор подъехавшего автомобиля, и Глеб встрепенулся в кресле. На вид казалось, что ему около сорока лет, но по печальным уставшим глазам можно было дать ему и больше. Одет он был в потертый твидовый пиджак, винтажную жилетку и рубашку – все приглушенных серо-коричневых оттенков, подходящих к его слегка взъерошенным темно-русым волосам с первыми признаками седины. Было видно, что он тщательно подбирает одежду, руководствуясь одному ему известными правилами, но в целом не особенно следит за внешним видом.
На подоконнике просторной, но аскетичной комнаты, больше похожей на мастерскую художника с рисунками, набросками и цветовыми схемами на стенах, сидела красивая стройная женщина, которой можно было дать «немного за тридцать». Она поймала встревоженный взгляд Глеба, лениво, как пантера, повернулась и посмотрела во двор.
– Вера, кто там? – не выдержав ее молчания, спросил он.
– Это не она, – спокойно ответила женщина. – Денис привез очередного самородка.
Глеб разочарованно откинулся на спинку кресла.
Вера продолжила:
– Хватит себя мучать глупой надеждой. Ты так себя убиваешь. Мы даже не знаем, жива ли твоя дочь, а ты вздрагиваешь от каждой приезжающей машины.
– Жива. Я знаю! Я чувствую! – энергично возразил он, погрозив пальцем. Глеб часто говорил короткими, рубленными, но крайне эмоциональными фразами.
– Ты просто хочешь так думать, потому что если это не так, то все твои усилия не имеют смысла, – горько усмехнулась Вера.
Глеб покачал головой, отгоняя от себя эту мысль.