Испытание Гилберта Пинфолда
Шрифт:
– Я наблюдаю за ним с самой посадки. Вы не заметили за ним никаких странностей?
– Я заметил, что он пьет.
– Да, он типичный алкоголик. Ко мне подходили пассажиры, просили его обследовать, но я, как вы понимаете, не могу, раз он сам не просит и не буянит. А сейчас они все говорят, что он бросился за борт.
– Я не могу застопорить машину и спустить шлюпку на том основании, что пассажира нет в его каюте. Может, он в чьей-нибудь еще каюте, с пассажиркой, и у них свои дела.
– Да, другого объяснения, пожалуй, не найти.
– А кроме бутылки – какие от
– Никаких, если повозиться с ним денек. А самое лучшее – погонять его неделю со шваброй… И пароход вдруг загомонил, как курятник.
– …Он пропал.
– …За бортом.
– …Его никто не видел после парикмахера…
– …Капитан думает, что у него тут женщина… Мистер Пинфолд из последних сил старался не отвлекаться и вникал в книгу. Вдруг тон переменился. – Все в порядке, он нашелся.
– …Ложная тревога.
– …Пинфолд нашелся.
– Я рад этому, – сурово сказал капитан. – Я боялся, что мы слишком далеко зашли. И дальнейшее была тишина.
Стрижка мистера Пинфолда добавила огня в его отношения с Маргарет. Весь день потом она не закрывала рта, радуясь перемене в облике мистера Пинфолда: – Он помолодел, – говорила она, – подтянулся, невероятно похорошел.
Подолгу рассматривая себя в зеркало, так и эдак вращая головой, мистер Пинфолд не видел большой разницы с прежним, не видел причины для этих восторгов. Не его расцветшая красота восхищала Маргарет, высказал он догадку, а свидетельство доверия, которое он ей оказал.
Среди похвал она нет-нет и роняла многозначительный намек: -…подумайте, Гилберт. Парикмахерская. Вам это ни о чем не говорит?
– Ни о чем. А должно?
– В этом ключ к разгадке, Гилберт. Вам обязательно это знать, вы должны это знать.
– Ну так скажите.
– Я не могу, дорогой. Это против правил. Я могу только намекнуть. Парикмахерская, Гилберт. Что делают парикмахеры, кроме того, что стригут волосы?
– Ну, они пытаются навязать средство для ращения волос.
– Нет, нет.
– Они завязывают разговор, делают массаж головы. Подвивают усы. Иногда, по-моему, срезают мозоли.
– Нет, Гилберт, проще. Подумайте, дорогой. Вот, вот, вот…
– Бреют?
– Правильно!
– Но я брился утром. Вы хотите, чтоб я еще раз побрился?
– Ах, Гилберт, вы такой душка. Вы немного колючий сейчас, да? Сколько нужно времени после бритья, чтобы вы стали колючим? Мне очень хочется, чтоб вы кололись… – И она снова разразилась горячечным объяснением в любви.
Мистер Пинфолд – а вернее, его образ, встающий со страниц его книг, – неоднократно в прошлом становился предметом страстной юной влюбленности. Пылкие простодушные речи Маргарет напомнили ему письма, возможно, написанные в постели, которые он получал по два в день на протяжении недели-двух. То были признания, заверения в любви без обратного адреса, без расчета на ответ и поощрение, и обрывался этот поток так же неожиданно, как начинался.
Ночь принесла перемены.
Мистер Пинфолд не стал переодеваться к столу и не пошел есть. Смертельно усталый, он просидел в одиночестве на палубе, пока из кают-компании не стали подыматься пассажиры. Тогда он отправился к себе в каюту, впервые за три дня надел пижаму, помолился на ночь, забрался в постель, выключил свет, настроился спать и заснул.
Его разбудил голос матери Маргарет.
– Мистер Пинфолд, мистер Пинфолд. Вы, естественно, не спите? Все уже легли. Вы, естественно, не забыли, что обещали Маргарет?
– Мама, он ничего не обещал. – У Маргарет был плачущий и напряженный, с нотками истерики голос. – Это не совсем так. Это не совсем то, что ты называешь обещанием. Неужели ты не понимаешь, какой это будет ужас, если ты его сейчас расстроишь? Он ничего не обещал.
– Дорогая, в моей молодости мужчина бы гордился, что его заметила хорошенькая девушка. Он бы не стал отмахиваться и притворяться спящим.
– Я это заслужила. Ему, конечно, скучно со мной. Он человек светский. У него сотни девушек, к его услугам самые стильные стервы и распутницы в Лондоне, в Париже, Риме и Нью-Йорке. Что ему во мне? А я так его люблю. – И страдая, она захныкала, к чему мистер Пинфолд стал привыкать на этом пароходе.
– Не плачь, милая. Мама поговорит с ним.
– Пожалуйста, пожалуйста не надо, мама. Я запрещаю тебе вмешиваться.
– Милая, «запрещаю» не очень хорошее слово. Предоставь это мне. Я с ним поговорю. Мистер Пинфолд. Гилберт. Проснитесь. Маргарет должна вам что-то сказать. Он проснулся, милая. Я знаю. Скажите же, что вы проснулись и слушаете нас, Гилберт.
– Я проснулся и слушаю, – сказал мистер Пинфолд.
– Не отключайтесь (прямо как телефонистка, подумал мистер Пинфолд), Маргарет будет с вами говорить. Давай, Маргарет, говори.
– Я не могу, мама.
– Гилберт, вы ее расстроили. Скажите, что вы любите ее. Ведь вы ее любите?
– Но я ее совсем не знаю, – растерянно сказал мистер Пинфолд. – Я уверен, что она восхитительная девочка, но я ее в глаза не видел.
– Ах, Гилберт, Гилберт. Не очень это любезно сказано. Не в вашем духе, то есть духовно вы другой. Вы хотите казаться грубым, земным, да? – тогда не надо корить людей за то, что они судят вас вашими же мерками. На корабле про вас говорят самые невероятные вещи. Но я смею этому не верить. Маргарет хочет прийти и сказать вам спокойной ночи, Гилберт. Она не уверена, что вы ее действительно любите. Скажите Мими, что вы ее любите, Гилберт.