Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках
Шрифт:
— Командир, истребители, их много.
— Не тарахти. Насколько много? Где они?
— Пикируют сверху… Штук десять.
— Ладно. Беркут, истребители! Придержи скорость. Я пойду змейкой.
— Давай, я их вижу. До своих десять километров. «Две минуты полета. Две, ну три атаки, а у себя будет легче…»
Первая атака… Враг осторожничал: в атаку все сразу не пошли — одни атакуют, а вторая половина охраняет.
Вторая атака… Поменялись местами: первые пошли вверх, вторые пикируют. Впереди один «ил» загорелся. Маслов подсказал летчику:
—
«Мессеры» приготовились к новой атаке. Но тут с земли поднялся огненный смерч. Он видел, что стреляли все и всё, но не по штурмовикам, а, наоборот, в их защиту. Он благодарно улыбнулся: «молодцы зенитчики», оглянулся назад: «мессершмитты» уходили вверх. В огонь не пошли. Убедившись, что под крылом своя территория, Челышев успокоенно спросил своего стрелка:
— Борода, как там?
— Порядок. Одного «сто девятого» сбили, наверное, с земли. Наш горящий сел.
О том, что самолет горит, Матвей понял сразу. Стукнуло чем-то тяжелым по «илу»; запах пороха, бензина и завихрения дыма в кабине… Испуга не было. Закрыв форточки фонаря, он надвинул очки на глаза и вспомнил, что командир перед этим передал по радио: «…до своих десять». Значит, теперь совсем рядом линия фронта, и надо будет сразу садиться… Горело где-то сзади, а может, и снизу. До земли несколько метров. Промелькнули внизу окопы… Посмотрел вперед… как будто ровно, препятствий нет… «Сажусь!…» Кран шасси на выпуск. Выключил мотор… Увидел перед собой окоп, а «ил» уже зацепился за землю. Потом со скрежетом отскочил от бруствера и, пролетев метры инерции, уткнулся мотором в землю. Ранее сносимое назад ветром полета пламя кинулось на кабину, но фонарь защитил летчика.
Не дыша, расстегнул привязные ремни и замки лямок парашюта. Закрывая лицо перчаткой, Осипов открыл фонарь и выскочил из кабины на плоскость в огонь. Побежал по крылу, сердце разрывалось, хотелось вдохнуть, но вдох был равносилен самоубийству… Мир огня кончился. Под ногами земля. Вдох. Еще десяток сумасшедших прыжков, и его ударило в спину горячим воздухом взрыва, сбило с ног. Снова вскочил и побежал, но услышал крик:
— Стой, летчик! Стой!… Теперь уж не торопись, а то на мины набежишь!… Давай сюда!…
Матвей остановился. Легкие, как кузнечные мехи, усиленно накачивали в тело кислород. Невдалеке, под мрачным облаком взрыва, соединяясь с небом черным столбом дыма, умирал его крылатый танк.
У окопа, видневшегося сзади «ила», сидели люди и махали ему руками…
— Я — командир батальона… Закуривай…
— Лейтенант Осипов.
— Видим… А другой сгорел?
— Нет. Я один был. Это одноместная машина. Их немного еще осталось, вот и долетываем. Так что никто не погиб. Только вот лицо немного щиплет.
— Твой самолет у нас перед глазами сегодня четвертый, а живой — ты первый… Счастливчик…
— Невелико счастье, коль упал и чуть не сгорел.
— «Чуть» на войне не считается… Тут такое бывает, что не поймешь, кто и куда летит, чей падает и кому победа принадлежит. Иногда по сто—сто пятьдесят самолетов
— Выпускал-то я их в самый последний момент. Этого делать не положено по законам. Но, может быть, они меня и спасли, а без них при ударе о землю взорвался бы…
— Значит, еще раз счастливчик… Тебе надо уходить отсюда… Сержант, быстро проведешь летчика на вторую позицию. Передашь ротному: пусть отправит нашего друга к медицине. Там отмоют и смажут вывеску, а то пропадет «девичья» красота…
Траншея все дальше уводила Осипова в тыл от места его нового рождения. Впереди — широкая спина в потной гимнастерке, по бокам, в толще чернозема, ниши с боеприпасами и огневые ячейки.
— Слушай, сержант, зачем боеприпасы и прочие премудрости в траншее?
Сержант засмеялся:
— Это не премудрости, а отсечная позиция. Если немец прорвется через первую позицию, то можно по траншее подать резерв и ударить из нее во фланг наступающим.
Сзади загудело, загрохотало, земля заполнилась мелкой дрожью. Провожатый остановился:
— Я дальше не могу. Вы на меня не обижайтесь. Артналет начался, значит, фашисты сейчас в атаку пойдут. Мне туда, к своим, надо… По этой траншее еще метров сто, а там встретят…
— Доберусь, ты не беспокойся… Будь здоров.
Сержант побежал назад. Осипов посмотрел ему вслед. В груди появилось чувство теплоты, признательности и гордости за этого человека, которого он на всю жизнь запомнит под псевдонимом «Сержант». Подобных ему многие «тыщи». На них, на их беззаветной преданности держится война. Бежит сейчас он навстречу смертельной опасности. Ему никто не приказывал. Была возможность и задержаться с его проводами. Бежит он в бой по велению долга, по зову своего сердца, по благородному чувству фронтового товарищества и побратимства. «Командир, его подразделение, его участок фронта в опасности».
Поворот траншеи скрыл бегущего. Матвей зашел в стрелковую ячейку, посмотрел, как разрывы поднимают косматые охапки земли вверх, и ему сделалось грустно от чувства своей одинокости. Захотелось вернуться к тем людям, которые торопились отвести его в тыл.
Снаряды продолжали перепахивать землю. Слух к звукам непрерывных разрывов притупился. Наблюдение пляски огня и воя металла со стороны ослабило напряжение и уменьшило ощущение личной опасности. Наконец грохот на какой-то миг оборвался, и снаряды, взвизгивая и подвывая, пошли через его голову, чтобы через секунды вновь обрушиться на новый участок обороны, но уже дальше, в тылу. Потом в свисте полета, вое снарядов он услышал новый, непонятный ему шум. И мимо него туда, где раньше рвались снаряды, побежали солдаты с автоматами, ящиками гранат и патронов, протащили противотанковые ружья. Он был рад их появлению и решил, что подождет командира и присоединится к ним. Пробежали два пулеметчика, и появился офицер в его же звании.