Испытание огнем
Шрифт:
Тереза здесь. Томас обнимал ее. Они снова встретились и были вместе. Они целовались, и Томас чувствовал нечто такое, что считал невозможным.
А теперь он убегает.
Из груди рвались сдавленные всхлипы. Томас застонал, и голос его надломился. В сердце пылала боль, хотелось упасть на колени и сдаться. Объятый жалостью к себе, Томас чуть не бросился обратно. Удержала вера в Терезу и желание исполнить данное обещание.
Тереза хотя бы жива. Главное — она жива.
Так твердил себе Томас и только так заставлял себя бежать дальше.
Тереза
Часа через два-три Томас остановился. Тело больше не могло выдерживать бешеной гонки. Казалось, сделай он еще шаг — и сердце выпрыгнет из груди. Обернувшись, Томас увидел вдалеке смутные тени: остальные глэйдеры порядком отстали. Бухнувшись на колени, он уперся в них ладонями и стал жадно глотать сухой воздух.
Первым его нагнал Минхо. Рассвет лишь зарождался на востоке, но и при скудном освещении было видно, что вожак недоволен. Минхо трижды обошел вокруг Томаса и выдал:
— Что… какого… какого хрена ты творишь, Томас?
Отвечать не хотелось. Томас вообще не желал ни о чем разговаривать.
Не дождавшись ответа, Минхо опустился рядом на колени.
— Зачем? Вышел из дома и ломанулся как ошпаренный. Ничего не сказал… Мы так не поступаем. Ты, кланкорожий.
Тяжело дыша, Минхо сел на песок и покачал головой.
— Прости, — пробормотал Томас. — Мне больно.
К тому времени подоспели остальные. Кто-то согнулся пополам, пытаясь отдышаться, прочие подошли ближе, чтобы расслышать разговор Томаса и Минхо. Ньют тоже встал рядом, но при этом предпочел не вмешиваться — предоставил Минхо свободу докапываться до причины странного поведения Томаса.
— Больно? — переспросил Минхо. — Кого ты встретил в доме? Что тебе сказали?
Выбора нет, сейчас нельзя скрывать от товарищей правду.
— Там была… Тереза.
Томас ожидал охов и ахов, удивленных выкриков или обвинений во лжи, однако в ответ наступила тишина и можно было даже расслышать, как свистят в пустыне предрассветные ветры.
— Чего?! — спросил наконец Минхо. — Ты серьезно?
Томас в ответ кивнул, тупо глядя на треугольный камешек в песке. За последние несколько минут заметно посветлело.
— И ты бросил ее? Убежал?! — потрясенно спросил Минхо. Что ж, его можно понять. — Слышь, чувак, колись давай. Все расскажи как есть!
Превозмогая боль в душе и сердце, Томас поведал, что случилось в домике на отшибе пустынного города: как он узнал Терезу, как она задрожала и начала вести себя точь-в-точь как Галли перед убийством Чака, о предупреждении держаться от нее подальше. И только о поцелуе Томас умолчал.
— Фига… — устало выдохнул Минхо, подытожив рассказ одним метким словом.
Прошло несколько минут. Ветер шелестел по земле, а на горизонте, обозначая рассвет, подымался оранжевый купол солнца. Все молчали. Кто-то сопел, кто-то покашливал или шумно дышал. Кто-то пил воду из пакетика. За ночь город как будто вырос: ряды домов протянулись к безоблачному
— Нам приготовили ловушку, — произнес наконец Томас. — Не знаю, что случилось бы и сколько бы наших погибло… Наверное, все. Тереза нарушила план и спасла нас. Ее словно запрограммировали… — Томас судорожно сглотнул. — И она поплатится за проявление воли.
Минхо положил руку ему на плечо.
— Чувак, если бы этот стебанутый ПОРОК хотел прикончить Терезу, она уже гнила бы под грудой камней. Она крутая. Может быть, круче любого из нас. Выживет.
Набрав полную грудь воздуха, Томас выдохнул и почувствовал себя лучше. Невероятно, но ему полегчало. Минхо прав.
— Я знаю. Знаю, и все тут.
Минхо поднялся на ноги.
— Пару часов назад мы должны были сделать привал и поспать. Однако благодаря мистеру Тушканчику, — он слегка хлопнул Томаса по голове, — пробегали, как тузики, до самого рассвета, чтоб его. Тем не менее отдохнуть надо. Под простынями, но поваляемся.
Для Томаса все закончилось благополучно. Восходящее солнце превратило внутреннюю поверхность век в малиновые шторки, испещренные черными крапинками. Заснул он моментально — натянув на голову простыню, чтобы не напекло. И чтобы отгородиться от собственных бед.
Глава двадцать вторая
Минхо позволил им проспать целых четыре часа. Будить никого не пришлось: солнце прожарило землю, и лежать на ней стало невыносимо. К тому времени Томас проснулся, позавтракал и уже заново укладывал снедь в мешок. Одежда насквозь пропиталась потом; запах немытых тел висел над бивуаком будто зловонная дымка, и Томас надеялся, что его лепта в «ароматизацию» лагеря не самая большая. Душ в бараке вспоминался как чистая роскошь.
Собираясь в дорогу, глэйдеры хранили мрачное молчание. Радоваться было нечему, однако два обстоятельства не позволяли Томасу сдаваться. (Хорошо, если и другим не позволят.) Во-первых, его переполняло жгучее любопытство — узнать, что же такое в этом треклятом городе, который буквально растет на глазах. И во-вторых, надежда, что Тереза жива и здорова. Вдруг она прошла через какой-нибудь плоспер и давно опередила глэйдеров? Вдруг она в городе!
В душе Томаса расцвела надежда.
— Шагом марш, — скомандовал Минхо, и глэйдеры снялись с места.
Шли по сухой, пыльной земле. Томас без разговоров понимал: ни у кого нет сил бежать под палящим солнцем. А если бы и были — не хватит воды, чтобы напиться после основательной пробежки.
Группа двигалась, прикрываясь простынями. По мере того как таяли запасы еды и питья, их освобождалось больше, и все меньше глэйдеров шли парами. Томас первым оказался один. Наверное, потому, что никто не хотел идти подле него — после истории-то с Терезой. Впрочем, жаловаться Томас и не думал, одиночество он воспринял как подарок.