Испытание волхва
Шрифт:
– Ты мне, мил человек, так все зубы выбьешь! Охолони чуток.
Воду, оставшуюся в стакане, Нина Осиповна допила сама. После этого она слабо улыбнулась и сказала:
– И напугали же вы меня, Матрёна Степановна! Что случилось, бесценная вы моя?
Неожиданно бабка Матрёна всхлипнула и жалобно произнесла:
– Машенька пропала! С ног сбилась, не могу её найти.
Охнув, Нина Осиповна опустилась на стул рядом с ней и, взяв за руку, взволнованно спросила:
– И давно?
– Да со вчерашнего, – тяжко вздохнула старуха. – Все вернулись домой, а её нет. То ли по дороге отстала, то
Крупные слезы покатились из глаз бабки Матрёны, и она не смогла договорить. При виде такого неподдельного горя Нина Осиповна и сама едва не заплакала. Но, вспомнив, что она должностное лицо, и к ней люди приходят за помощью, совладала с эмоциями и деловито спросила:
– У Ильи Семёновича были, Матрёна Степановна?
– Заходила, – кивнула старуха. – Говорю – искать надо Машеньку. По дворам пройти, в сараи заглянуть, людей поспрашивать. Мне одной-то не сдюжить…
– А Илья Семёнович что на это сказал?
– А он мне – мол, мало времени прошло, рано еще бить тревогу, – с нескрываемой обидой ответила старуха. – Дескать, могла заплутать по малолетству да по глупости…
– А, может, Илья Семёнович прав? – осторожно спросила Нина Осиповна. – И не стоит так убиваться, Матрена Степановна, раньше времени.
– Ох, чует мое сердце, беда приключилась с Машенькой, – не слушая ее, запричитала старуха. – Не могла она с пути сбиться, в наших-то Куличках! А уж умна была, кровиночка моя, не по годам. Если только ножку ненароком сломала… Так ведь крикнула бы от боли… Услышали бы её, не бросили. Если только сама отстала, любопытства ради. Отвлеклась на что-то. Дитя ведь сущее ещё! – И, расстроенная воспоминаниями, старуха отчаянно проголосила: – Машенька, дитятко моё!
Тронутая таким сильным проявлением чувств, Нина Осиповна всё-таки не сдержала слез, и они плакали уже вдвоём. Она приобняла старуху за плечи и попыталась её утешить.
– Не горюйте вы так, Матрёна Степановна, не разрывайте мне сердца. Вернется ваша Машенька, обязательно вернется!
Внезапно Егорша сделал шаг от двери, где они до этого стояли с Коляном, и внушительно сказал:
– Не вернётся!
Нина Осиповна сделала ему знак, призывающий к молчанию, но Егорша упрямо повторил:
– Не вернётся ваша Машенька домой, Матрёна Степановна. Уже никогда. Настигла её смерть лютая.
Колян побледнел от ужаса, решив, что его приятель сошел с ума. Бабка Матрёна онемела от горя. А Нина Осиповна, единственная, кто сохранил самообладание, строго спросила:
– Откуда вам это известно?
– Видел собственными глазами, – невозмутимо ответил Егорша. – Заклевали её до смерти вороны. Накинулись стаей – и не смогла бедняжка отбиться. Видать, голодные были. Даже косточек не оставили.
– Не может быть, – не поверила женщина. – Никогда еще в Куличках такого не было.
– Забыли вы, Нина Осиповна, – с укоризной произнёс Егорша. – А вот это что? – И он показал на свой незрячий глаз. – Кто это сделал? – И, не дожидаясь ответа, он почти торжествующе воскликнул: – Вороны! Может быть, вы скажете, что я это выдумал? – Он язвительно усмехнулся. – Так ведь свидетелей тому тьма-тьмущая. Спросите отца Климента, он вам
Два года тому назад отец Климент, внезапно решив раз и навсегда покончить с язычеством в Куличках, организовал крестный ход, участники которого вознамерились разорить Усадьбу волхва. Но им не удалось ни поджечь ограду, ни прорубить ее топорами, словно ту защищали неведомые злые чары. Огонь залили потоки дождя, а топоры отскакивали от брёвен, будто это было не дерево, а сталь. В довершение всех бед откуда-то прилетела несметная стая ворон и, словно науськанная нечистой силой, или обезумев, напала на участников крестного хода. Это событие до сих пор обсуждали жители Куличков, не забыла его и сама Нина Осиповна. Поэтому сейчас она не нашла, что возразить Егорше. А тот, видя её замешательство, втайне радовался. Обвинив в смерти гусыни птиц, Егорша поражал сразу две цели – отводил подозрение от себя и мстил воронам, которых люто ненавидел.
– Я еще тогда говорил, что всех ворон в округе надо истребить, – злобно проговорил Егорша, сверкнув налитым кровью глазом. – Но меня не послушали. И вот дождались! Они уже в посёлке себе пропитание добывают. С гусей начали, скоро на людей станут нападать. Вам, Нина Осиповна, как главе администрации, надо бы об этом задуматься, пока не поздно.
Он еще долго бы говорил, но его перебила бабка Матрёна, спросив:
– Где и когда это случилось?
Егорша ответил, не задумываясь, поскольку на этот раз у него не было причин скрывать правду.
– Да вчера и было, посреди бела дня, на центральной площади, возле храма.
Сказав это, он лицемерно посетовал:
– И Бога они даже не боятся, эти твари! Не иначе, настали последние времена, о которых предупреждал отец Климент…
Не слушая его, бабка Матрёна встала со стула и молча вышла из комнаты, даже не попрощавшись ни с кем. Нина Осиповна проводила её сочувственным и в то же самое время укоризненным взглядом. Она не сразу поняла, что говоря о Машеньке, бабка Матрёна имела в виду свою гусыню, а, сообразив, сначала хотела рассердиться. Но искреннее и глубокое горе старухи тронуло её, и она не стала винить бабку Матрёну за то, что та горюет о домашней птице, как о родном человеке, и даже называет её человеческим именем. У самой Нины Осиповны были и муж, и дети, она никогда не чувствовала себя одинокой и никому не нужной.
«Поэтому не мне судить бабку Матрёну», – подумала она. – «Правду говорят – сытый голодного не разумеет».
Придя к такому выводу, Нина Осиповна тяжко вздохнула и, будь она в комнате одна, ещё поплакала бы от жалости к убитой горем старухе. Но Егорша и Колян никуда не ушли, и ей волей-неволей пришлось совладать со своими чувствами. Предварительно высморкавшись в платочек, чтобы не гнусавить, Нина Осиповна спросила:
– У вас ко мне дело?
Обычно приветливая со всеми, кто к ней заходил, сейчас она выглядела отчужденной и строгой. Но это Егоршу не смутило. Он и не ждал радушного приёма, учитывая их с приятелем репутацию среди жителей посёлка. Но именно поэтому, как опытный шулер, он припас козыри в рукаве, с которых сразу и зашел.