Испытание. По зову сердца
Шрифт:
— Как вы меня обрадовали!.. Ох как обрадовали!.. — И рука с платком снова потянулась к глазам. — Простите мою слабость... За это время я всего насмотрелась, и теперь бог знает, что в голову лезет... Все кажется, мои ребята погибли. — Она пристально поглядела в глаза Якова Ивановича, как бы спрашивая: «А правду ли вы сказали?».
Яков Иванович выдержал этот взгляд.
— Ну, теперь я спокойна!.. Раз их эвакуировали, то Шура о них позаботится. Она такая хорошая, добрая и преданная нам девушка, совсем родной человек... Может быть, их вывезли наши дивизионные?
— Да, конечно, когда задумаюсь... — Яков Иванович провел рукой по лицу, как бы отгоняя тяжелые мысли. — А знаете, ведь здесь Александр Ильич Лелюков! Помните, он уехал в Брест замкомдивом... Такой живой веселый полковник.
— Лелюкова знаю, — без воодушевления проговорила Валентинова. — Он одно время служил с мужем. Не знает ли он о нем? — с внезапной живостью спросила она, но тут же махнула рукой: — Да что он может знать? Ведь Алексей был на сборе в Москве.
— Вы сейчас из Смоленска? — спросил Яков Иванович, стараясь отвлечь ее от дум о семье.
— Нет, из Кордымова. От самой границы до Баранович участвовала в боях со своей дивизией. После боев за Барановичи нас мало осталось, и мы влились в корпус генерала Петрова. И там свою прежнюю должность инженера автослужбы сменила на должность командира стрелковой роты. С этим корпусом отходили до Смоленска, дрались за Смоленск. Под Гривно замполит вытащил меня из боя и почти с конвоем отправил в штаб армии. И вот волею штаба, видимо, потому, что я женщина, очутилась здесь, а это, — она похлопала рукой по автомату, — мой трофей.
— Вы, наверно, проголодались. Пойдемте сейчас к нам на командный пункт, отсюда недалеко, — Яков Иванович показал на зеленую стену леса, — вон, на той опушке. — Он взял у Ирины Сергеевны автомат и вещевой мешок.
На опушке их встретил Польщиков.
— Александр Никифорович, здравствуйте! — Валентинова протянула ему руку. — Что же это вы своего начальника не бережете? Смотрите, как похудел!.. Только по усам его и узнала.
— Это уж не я виноват, товарищ Валентинова, а война.
Шум самолетов заставил их поднять глаза к небу. Там, видимо, посланные по сигналу «костыля», ровным строем летели «юнкерсы». Режущий свист бомб, а за ним страшные взрывы потрясли воздух, взметая к небу комья земли, потоки воды, обломки мостов.
Три часа подряд самолеты бомбили переправы. Под конец они обрушились на скопившиеся у мостов колонны машин, засыпая их бомбами и поливая свинцом и горючей жидкостью.
Все кругом горело. На машинах рвались боеприпасы. Люди в пылающей одежде, обезумев, бросались в воду.
Рассчитывая, что вызвали панику среди советских войск, гитлеровцы по всему фронту перешли в наступление. Они нажимали со всех сторон, стремясь потопить советскую армию в Днепре... Но и этот кошмар люди выдержали. К вечеру натиск врага стал заметно ослабевать, а с наступлением сумерек атаки
Все реже и реже доносились звуки разрывов, как будто на фронте решили отдохнуть. Пламя горевших прибрежных деревень зловеще освещало разрушенные переправы. Козловый мост перевернуло вверх ногами. Из воды торчали его устои. На берегу горели дома, машины, повозки. Среди них суетились люди: одни переносили раненых, другие тащили из огня пушки, тракторы, автомобили.
То здесь, то там в чаду пожаров появлялись Лелюков и Железнов. Лелюков останавливал подходившие к переправе части и показывал им путь вверх по течению, к броду. Железнов руководил восстановлением мостов. Саперы, кто в утлых лодочках, кто на связанных наскоро проволокой плотах, ловили плывущие по реке части мостов и вытаскивали на берег. Из леса солдаты поспешно, почти бегом, тащили на плечах только что срубленные кряжи.
В первую очередь вязали плоты, чинили паромы, а немного спустя, как только на этих самодельных плотах началась паромная переправа, стали восстанавливать наплавной мост.
К полуночи мост был готов, и по нему сплошным потоком двинулись войска.
Когда саперы отправились восстанавливать другие мосты, Яков Иванович разыскал Валентинову на том месте, где оставил в начале бомбежки.
В лесу пахло гарью. Сухие ветки хрустели под ногами, влажная листва деревьев лизала лицо и руки.
Яков Иванович зажег фонарик: Валентинова спала на плащ-палатке, свернувшись калачиком. Он нагнулся и дотронулся до ее рукава. Гимнастерка от росы была влажная.
Валентинова проснулась, зябко поежилась и села.
— Сейчас вечер или просто пасмурно? — спросила она. Голос ее дрожал.
— Уже ночь. Вас знобит? — спросил Яков Иванович.
— Да что-то познабливает. — Ирина Сергеевна встала на колени, поправила прическу, вытерла носовым платком лицо и, одернув юбку, снова села. — Я недавно легла. Ходила на переправу, помогала перевязывать раненых.
Яков Иванович снял с огня котелок, налил из него в кружки чай. Дым заметно рассеялся, бледные лучи луны заиграли на росистой листве. На сумрачном лице Якова Ивановича зашевелились тени ветвей. Ирина Сергеевна поднесла ко рту пахнущую дымом кружку и сквозь парок посмотрела на него. Он, обжигаясь, глотал горячий чай. Лицо его было сосредоточенно, словно что-то тревожило его душу.
Резкая пулеметная стрельба и новый разрыв артиллерийских снарядов на переправах нарушил ночную тишину.
Ирина Сергеевна вздрогнула:
— Снова наступление?
— Нет, так, пугают!..
Допив чай, Яков Иванович посидел молча, потом поднялся и медленно пошел к машине.
Вскоре он вернулся. В свете луны Ирина Сергеевна заметила, что он, садясь на брезент, положил что-то позади себя.
По лесу пробежал ветерок, качнул деревья, тени закрыли лицо Якова Ивановича. По его продолжительному молчанию Валентинова поняла, что он чем-то озабочен. И теперь она, досадуя на себя за свою оплошность, не знала, как отвлечь его от тяжелых мыслей.