Испытание
Шрифт:
— Хорошо, что пришли. Столько хозяев на нашу машину, ужас, — сказал шофер.
Дубенко заехал домой. Рамодан остался ждать внизу. Богдан взбежал по лестнице наверх. Валя поджидала его, стоя у распахнутого окна. Стекла позванивали от стрельбы, и на них играли огоньки пожара. Внизу доносился все тот же рокот. Изредка в темное небо летели пунктирные линии трассирующих пуль, взвивались ракеты, разбрызгивая голубой свет.
— Я думала, ты не придешь.
Валя обняла его за шею. Он почувствовал ее холодные губы.
— Пойдем, Валюнька.
Они присели, Богдан снял кепку. Потом они поднялись, еще раз поцеловались и направились к выходу.
— Мы разве все бросим, Богдан?
— Вряд ли будет время и возможность возиться с вещами.
— Разреши мне взять мой желтенький чемоданчик.
— Ты собрала его?
— Да.
— Возьми, пожалуй.
— Там все то, что нужно мне и тебе на первый случай. И вот это я возьму на счастье, Богдан, — она приколола к груди безделушку, купленную в Мексике, — неизвестный по названию матерчатый цветок с двумя зелеными листиками. Богдан принял из ее рук чемодан светложелтой кожи — тоже его подарок из Америки — любимый чемодан Вали.
Они на минутку приостановились в дверях, окинули последним взглядом свое жилище и переступили порог.
— По этой лестнице бегал Алеша, — сказала Валя.
— Да.
— Тебе как будто все безразлично...
— Нет.
— И ты тоже вспомнил сейчас нашего Алешу?
— Вспомнил.
Она приникла к его руке, и слезы обожгли вожу.
— Перестань, Валя.
— Как тяжело... Невыносимо тяжело и обидно...
— Мне тоже не легче, Валюнька. Возьмем сердце в руки, так писал нам Тимиш.
Они спустились. Богдан положил чемодан в машину.
— Надо ехать поскорее, — сказал Рамодан, — ишь какой гул. Человека не слышно. Тут мотоциклист проскочил, где-то на левом фланге немцы прорвали оборону.
Шофер не мог протолкнуться. Вперемежку с воинскими частями двигались беженцы. Шли женщины, заспанные плачущие дети, ковыляли старики. Беспощадный злобный враг стучался в ворота. Никто не ждал от него пощады.
Баррикады, с оставленными щелями для проезда, мешали движению. На линии стояли трамваи. Их подвели к баррикадам, чтобы заткнуть бреши. В вагонах лежали мешки с песком. Возле баррикад дежурили ополченцы, — обвешанные гранатами. Город много делал «карманной артиллерии» — ее с избытком хватило на всех.
— Нам придется объехать боковыми, — посоветовал Богдан шоферу, — так мы никогда не переждем.
— Ни туда, ни сюда, товарищ Дубенко.
— Надо ехать.
— Не давить же народ, товарищ Дубенко.
— Давайте, я сам.
Дубенко пересел к рулю. Сильные звуки «клаксона» раздвинули немного толпу. Богдан тронулся осторожно. «Зис» пополз с тротуара на мостовую и начал продираться. Богдан решил опуститься в следующий переулок и, сделав небольшой крюк, выбраться из города.
— Вот как надо, — шутливо укорил он шофера, — а то стоял бы до прихода немца.
— Хай он сказится, тот немец, — смущенно проворчал потный шофер. — А вот опять пробка!
Из
От второй роты отделился человек с немецким автоматом, опущенным на ремне дулом книзу. Он бегом обогнал товарищей, что-то покричал командиру, шагавшему по тротуару, и бросился к дому Дубенко. Валя, смотревшая из окошка машины на этого человека, вдруг закричала: «Тима!» — хлопнула дверью и побежала к нему, расталкивая людей.
— Тимиш! Тимиш!
Дубенко побежал за Валей. Конечно, она обозналась, подумал он. Слишком часто вспоминала она Тимиша и, вот, в первом похожем на него бойце она узнала его. Но рост тот, широкая спина, хорошие плечи. Он повернулся на крик.
Тимиш поднял руки, особенно, по-своему, так делал он всегда в избытке восторга.
— Валя!
Валя упала в его объятия. Богдан достиг их одним прыжком.
— Тимка, родной!
— Други мои! Други мои!
Он смахнул слезу с ресниц, заулыбался своей хорошей улыбкой. Богдан щупал его крепкие плечи, мускулы рук, ремни снаряжения — еще не верилось, что перед ним тот человек, которого все больше и больше он боялся потерять в этом вихре. С каждым его письмом Богдан ближе познавал красивую душу этого человека.
— Друг мой, Тимка. Откуда, куда, родной?
— С фронта и на фронт. Мы передохнули четыре часа в вашем городе. Никак не мог выбраться к вам. Нельзя было... а теперь — прикрываем отступление. На нашем военном языке — в арьергарде.
— Но почему так, — вскричала Валя, — неужели нельзя было отпроситься к нам? Ведь ты идешь с боями от самой границы!
— Идем с боями — так нужно.
— Но тебя могут убить!
Это наивное восклицание заставило широко улыбнуться Тимиша.
Улыбка, осветившая изнутри это скорбное и постаревшее лицо, вдруг вернула им прежнего Тимиша, любившего и выпить и заспивать песни своим приятным голосом.
— Могут убить, Валюха? — сказал он. — Ну, щож будишь робить. Така, знать, моя доля. А можэ будя щастья и не убьют.
— Хотя бы, — сказала Валя, поглаживая автомат.
— Ну, что ж вы не говорите, где Танюха с дочкой?
— На Кубани. Отправили в хозяйство Максима Степановича.
— Писала уже оттуда?
— Писала, — сказал Богдан, — там мама, Алеша.
— Ну, дай им бог щастья. А де ж мой батько?
— На правом берегу. Перекинули его туда...
— Тогда правильные слухи бродили по Украйне. Взаправду гуляет наш батько по правому берегу. Хай, буде и ему щастье.