Испытания для богини

Картер Эйми

— Так чего ты не позакрываешь им рты и не покончишь с этим? Если они правят живыми, а ты не живой, почему они судят, хорошо или плохо ты справляешься со своей работой?

Генри вглядывался вдаль, на мерцающее озеро.

— Они способны наделить тебя бессмертием — это не в моей власти. Возможно, вначале они могли бы доверить мне принимать подобные решения, но ошибки, которые я совершил с Персефоной, изменили мнение совета относительно моих суждений.

Я стиснула зубы при упоминании девушки, и ненависть пронзила меня изнутри. Даже если его действия вызвали в ней такую нелюбовь, это она причинила ему боль.

— Можно кое-что спросить?

Он лишь хмыкнул, и я приняла это за «да». Затем присела рядом с ним на траву.

— Зачем ты похитил Персефону?

Парень отодвинулся, чтобы посмотреть мне в глазах, и боль на его лице заставила меня тут же пожалеть о своем любопытстве.

— Прости, — быстро начала я. — Ты не обязан отвечать мне, если не хочешь.

— Нет-нет, — он покачал головой. — Я не злюсь. Просто пытаюсь понять, как случилось, что правда так искривилась со временем.

Я ждала продолжения, игнорируя влагу травы, проникающую сквозь джинсы. Генри выглядел задумчиво, будто пытался подобрать правильные слова. Видимо, не часто ему приходилось обсуждать с кем-то данную тему.

— Я не похищал ее, — наконец ответил парень. — Это был добровольный брак по соглашению, и устроили его ее родители.

Я замешкала, пытаясь вспомнить детали мифа.

— Зевс и Деметра?

— Очень хорошо, — его улыбка не отразилась в глазах. — Наверное, ты уже поняла, что у меня очень странная семья. Мы зовем друг друга братьями и сестрами, но это неправда. Мы так долго жили вместе, что других слов, описывающих нашу связь, просто не существует. Параллель можно провести только с семьей, и то она слабая.

— Элла сказала, что на самом деле вы не родственники.

— Да? — казалось, его это развеселило. — У нас один создатель, но кровно мы не связаны. На самом деле, мой брат — естественно, не настоящий, — женат на моей сестре. А их сын женат на другой нашей сестре.

Скривившись, я попыталась переварить новую информацию.

— Но вы не связаны кровью, да?

— Даже близко нет, — Генри прижался губами к моему лбу в знак сожаления. Или так он пытался потушить мой гнев. — Мать Персефоны — моя любимая сестра, и это она предложила нам стать парой. Мы с Персефоной хорошо ладили, и ее мама желала нам лишь счастья. Когда Персефона не воспротивилась, и решение было принято, она стала моей женой.

Женой. Той, кем я стану, если пройду тесты. Как бы часто я ни задумывалась о будущем с Генри, мысль, что

я буду его женой — да чьей угодно — так и не стала мне привычной. Может, это потому, что мне восемнадцать, или потому, что мама никогда не выходила замуж, но брак был для меня чем-то немыслимым. С другой стороны, возможно, это и хорошо. Мне нечего ждать. И желание выйти замуж не пересиливало желание быть с Генри, как, по моим подозрениям, было в случае с Персефоной.

— Она помогала мне править, — продолжал он, — делая ту же работу, которой вскоре, надеюсь, займешься ты. Но она была слишком молода и… — он отвел взгляд. — В итоге, стала видеть во мне похитителя, а не мужа. Персефона возненавидела меня, хотя поначалу у нас были теплые отношения. Не верю, что она когда-нибудь любила меня. По крайней мере, не так, как я люблю ее.

Люблю, не любил. Я вздохнула.

— Естественно, история встала на ее сторону, и у меня есть свои подозрения по этому поводу, но я никогда не заставлял ее выходить за меня. Я очень люблю ее, и мне было больно видеть ее такой несчастной. Через несколько тысячелетий она влюбилась в смертного и решила обменять свое бессмертие на него. Я отпустил ее. Было ужасно, но я знал, что будет только хуже, если заставлю ее остаться.

Я молчала с пару секунд, обдумывая его слова. Безответная любовь это одно, но жить такое количество времени с невыносимой болью… я не могла представить себя на его месте. Даже пытаться не хотела.

— Мне жаль, — сказала я, не придумав ничего лучше. Моя ярость быстро испарилась.

— Не стоит, — губы Генри изогнулись в улыбке, источающей такую ненависть к себе, что мне захотелось хорошенько его стукнуть. — Она сделала свой выбор. Ты сделала свой. Это все, что требовалось.

Я снова кивнула, потеряв дар речи. Джеймс был прав. Он всегда будет любить Персефону, что бы я ни делала; нужно просто смириться. Но душа требовала, чтобы он полюбил и меня. Если это поможет продержаться ему до лета, значит, все будет не напрасно.

— Генри? — позвала я, набираясь храбрости. — Как думаешь, ты сможешь полюбить меня когда-нибудь? Хоть чуть-чуть?

Казалось, мой вопрос поразил его до глубины души. Парень нахмурил брови, а его рот слегка приоткрылся. Но мне нужно было знать — счастливого конца не будет. С другой стороны, я никогда на него и не надеялась. В моей сказке мама и Генри были живы, а поскольку для мамы было слишком поздно, вся моя надежда легла тяжким грузом на плечи Генри.

Наконец он спешно прижался ко мне губами и тихо сказал:

— Да, насколько я вообще способен любить кого-либо.

Мое сердце ухнуло вниз — не такого ответа я ожидала. Но и так сойдет. Он взял меня за руки и посмотрел прямо в глаза. Я не отворачивалась.

— Ты боролась за меня — не думай, что я не замечал. Ты верила в меня, когда другие повернулись спиной, и я не могу выразить тебе словами свою благодарность. Твои дружба и любовь всегда будут дороги мне.