Испытатели

Вишенков С.

Но Супрун настойчиво трудился над обоими. Он хотел выяснить до конца, какими путями можно хорошую машину сделать еще лучше, а плохую превратить в хорошую. Он знал немало случаев, когда самолеты, производившие вначале плохое впечатление, после упорной работы над ними становились неузнаваемыми. Летчик упорно работал. Погода была не его стороне, и он целыми днями находился на аэродроме.

Летчик изучал скороподъемность. Один самолет так быстро набирал высоту, что следившим за его взлетом казалось, будто он тает в небе, как льдинка в кипятке. Другой, натужно гудя, медленно наскребывал метры.

Летчик выяснял устойчивость

машины. Одна сразу же возвращалась в нормальное положение, если оно почему-либо нарушалось. Другая, наоборот, рыскала носом во все стороны и от небольших отклонений руля то тянулась в пике, то угрожающе задирала нос, напоминая о возможном срыве в штопор.

Вдосталь налетавшись, Супрун вечером записывал свои впечатления в дневник, где для каждого самолета были отведены странички, подобно лицевым счетам. В один такой счет летчик-испытатель записал: "Скороподъемность не очень хорошая. Путевая устойчивость на пределе, -- необходимо ее улучшить. Продольная устойчивость совершенно недостаточна. Когда самолет стабилизируется в линии горизонтального полета, то при даче ручки немного "от себя" самолет резко переходит в пикирование; при даче ручки немного "на себя" самолет резко задирает нос. В связи с тем, что путевая устойчивость недостаточна, а продольная почти отсутствует, поведение самолета на виражах очень неприятное: все время приходится работать рулями. При этом радиус виража получается очень большим".

На другой страничке летчик-испытатель писал более кратко, и казалось, что он отдыхает на удачной машине не только на земле, но и в воздухе.

"Самолет делает виражи устойчиво. При выполнении петли устойчив в верхней точке на необычайно малой скорости. Хорошо слушается всех рулей".

Летчик уделял особое внимание наиболее ответственному и завершающему моменту полета -- посадке. Неудачная машина вела себя перед приземлением крайне оригинально. Малейшая оплошность могла оказаться роковой. Но лишь после многократных и рискованных проверок Супрун позволил себе сделать очень резкую запись в дневнике: "Самым неприятным в полете является момент выравнивания самолета перед выдерживанием. В этот момент слышен хлопающий шум потока воздуха. Самолет резко бросает на левое крыло, потом он делает несколько покачиваний и садится на три точки с недобранной ручкой. На пробеге стремится развернуться вправо: приходится предотвращать разворот левым тормозом".

Зато посадки другой машины летчик коснулся лишь пятью словами: "Планирует устойчиво. Посадка самолета простая".

Но этим не исчерпывалась программа испытаний. Летчик ежедневно проводил по нескольку очень напряженных часов в воздухе. То он находил, что тесен фонарь, и требовал его расширить. То обнаруживал, что сиденье недостаточно перемещается "вверх-вниз" и летчику небольшого роста придется все время вытягивать шею. Поэтому испытатель требовал увеличить ход сиденья.

Вспомнив, как однажды в воздушном бою у него оказалась почти перебитой трубчатая тягя управления рулем высоты и он спасся тогда, казалось, чудом, летчик посоветовал дублировать жесткое управление мягким, тросовым.

Когда его дневник мог дать ответ на все вопросы, поставленные программой испытаний, а многие требования были претворены в жизнь, летчик смог высказать свое утвердившееся мнение.

Он без всяких колебаний

сделал следующие выводы:

"Конструктору необходимо срочно улучшить продольную и путевую устойчивость и срочно заняться исследованием, почему самолет в момент выравнивания резко кренит влево".

Слово "срочно" Супрун в обоих случаях подчеркнул, ибо неудачная машина была хорошо вооружена и представляла поэтому известный интерес. Над ней стоило работать. Но далее летчик дописал: "Считаю, что в таком виде (при наличии указанных дефектов) самолет не следует запускать в серию. Самолет и в полете и на посадке строже всех наших отечественных машин с моторами жидкостного охлаждения. А нам сейчас особенно нужна машина, чтобы в управлении была попроще".

Этот самолет так и не увидел "большого воздуха".

Относительно другой машины выводы были, как и предыдущие записи, лаконичны:

"Самолет представляет большую ценность своими летными данными и простотой в технике пилотирования. Необходимо срочно запускать его в серию".

После небольших доводок и улучшений самолет был запущен в массовое производство.

Это был модернизированный истребитель "Яковлев".

На фронт

Это воскресное летнее утро всем запомнилось особенно отчетливо.

Оно, возможно, было таким же тихим, солнечным и приятным, как и в другие воскресные дни, когда мы выезжали за город на дачи, копались в цветнике, белили дом, чинили велосипед, уходили с детьми на целый день в парк, занимались своими небольшими делами.

Но то, что мы узнали в полдень, было как бы чертою, так резко подчеркнувшей весь итог прежней нашей жизни, трудовой и мирной, что это утро навсегда врезалось в память.

Грохот первых немецких авиабомб застал Супруна в Крыму, где он, как депутат, разъезжал по городам и селам, отчитываясь перед избравшим его народом в том, как он ему служит.

Летчик быстро, как по боевой тревоге, уложил вещи и кинулся на ближайший аэродром. Однако там было тихо. День был воскресный, и самолетов на Москву не было. Он стал из дежурки звонить во все концы и только под вечер устроился на случайную попутную машину.

23 июня летчик был уже дома. Он вбежал к себе на четвертый этаж, ворвался в квартиру, швырнул чемодан в угол, расцеловал сестру и закидал ее десятками вопросов.

Но она знала немногим больше, чем он.

– - Позвони лучше Пете, -- сказала она.
– - Петя должен быть в курсе всех дел.

– - Верно, -- согласился Супрун, быстро снимая телефонную трубку, и набрал номер Стефановского.

Но того на месте не оказалось. Степан нервно ходил по комнатам.

– - Как ты думаешь, Анек, где меня используют?
– - резко повернулся он к сестре.
– - Неужели отправят за границу самолеты покупать? Эх, черт! Лучше бы я не знал иностранных языков!

Сестра не знала, что ему и сказать. Он ведь все равно добьется, чтобы все сделать по-своему. Стараясь быть возможно более спокойной, она сказала:

– - Зачем ты волнуешься прежде времени? Не сегодня -- завтра все выяснится. Тогда можно будет волноваться... принимать меры.

– - На фронт! На фронте нам надо сейчас быть. Там теперь самая для нас работа!
– - горячо говорил Супрун и, торопливо приведя себя в порядок с дороги, на ходу надевая пилотку, крикнул сестре: -- Побегу ребят разыскивать!