Испытательный срок (сборник)
Шрифт:
– Вы заявили? – спросил я.
– Заявили.
– Ну, значит, найдем.
– Найти – это мало, – сказал Васька. – Надо это все вообще прекратить, всякое воровство и жульничество, чтобы этого никогда не было. Хотя, – Васька опять засмеялся, – хотя, если это все прекратится, вы-то с Венькой куда денетесь? Вы же тогда безработными будете!
– Почему это? – возмутился я. – Венька может работать слесарем. Он уже работал немножко. И я тоже куда-нибудь поступлю. Или пойду обратно в Чикиревские мастерские…
– Ну, куда вы теперь поступите? Вон какая безработица! –
– А что, она вечно, что ли, будет, безработица? – спросил Венька сердито. – Ты считаешь, что безработица будет вечно?
– Не вечно, но все-таки, – замялся Васька. – Моего отца опять сократили по штату…
Вспомнив об отце, Васька вдруг заговорил о женитьбе. Ему, оказывается, прямо в срочном порядке надо жениться.
Очень тяжелое положение в семье. Мать недавно умерла, отец-печник с горя запил, продает на барахолке последние вещи. Маленькие сестренки и братишка остались без присмотра. Что делать? Надо жениться, чтобы в доме была хозяйка. И у Васьки уже есть на примете одна. Хорошенькая, аккуратненькая. Приезжая. Но за ней увивается корреспондент. Как охотничья собака, повсюду за ней ходит. Не дает поговорить. А она кассирша…
Венька наклонил голову над столом, потом встал из-за стола и открыл шкаф, будто ему что-то потребовалось.
А я спросил Ваську:
– Это какая же кассирша?
– Да вы, наверно, не знаете, – сказал Царицын. – Из продуктового магазина кассирша. Бывший Махоткина магазин, как раз против вашего учреждения. Мальцева Юля ее зовут…
Мне стало очень обидно: «Даже Васька Царицын уже с ней познакомился. И собирается даже жениться. А мы…»
Венька, наверно, тоже так подумал. Он закрыл шкаф и сердито сказал Ваське:
– Ну что же, желаю тебе счастья с этой кассиршей…
– Да нет, – вздохнул Васька. – У меня, наверно, с ней ничего не выйдет. Этот корреспондент Узелков и на репетиции ее провожает, и с репетиций. Я же говорю, как охотничья собака…
– А какие репетиции?
– Да я же рассказываю: у нас в драмкружке. Мы сейчас вот здесь в школе репетируем, сегодня в костюмах. Пьеса из жизни Парижской коммуны. Эта Юля Мальцева, кассирша, будет играть Мадлен Дюдеван. Юрий Тихонович, наш режиссер, ей прямо в глаза говорит: «Вы прелестный цветок». Она будет умирать на баррикадах…
Васька взглянул на наши ходики и обомлел…
– Ой, да я опаздываю!
Он замотал шею красным шарфом, как у настоящего артиста, натянул телогрейку и побежал к дверям.
У дверей он еще раз оглянулся.
– Если хотите, ребята, можете зайти на репетицию. Это тут рядом. Мы сегодня первый раз репетируем в костюмах…
Я предложил Веньке, смеясь:
– А в самом деле, давай сходим посмотрим? Интересно.
– Давай, – согласился Венька.
7
В школе во всем здании было темно.
Только на втором этаже горела маленькая керосиновая лампа.
Мы поднялись по деревянной лестнице, прошли по коридору, где сильно пахло пудрой и
И сразу же навстречу нам вышел лысый человек в черной бархатной блузе с белым бантом.
– Вы участники? – спросил он. – Из массовки? Ну, что вы молчите? Немые?
Мы привыкли отвечать, что мы из уголовного розыска. Но на этот раз мы промолчали, потому что все это к уголовному розыску не имело никакого отношения. А что такое массовка, нам было неизвестно.
Мы смотрели не на лысого человека, а на Юлю Мальцеву, которую хорошо было видно в приоткрытую дверь.
Она, не замечая нас, сидела перед зеркалом и держала над головой закопченные черные щипцы для завивки. Значит, это ее палеными волосами и ее пудрой пахло в коридоре и на лестнице.
Других девушек в этом зале, где готовились к репетиции, как будто не было.
– Ну, в таком случае извините, – насмешливо расшаркался перед нами, как на сцене, лысый человек. – У нас репетиция. Посторонним нельзя.
Нам надо было вызвать в коридор Ваську Царицына. Он же нас пригласил. Но мы не решились. И ушли, подавленные, кажется, больше всего этим словом – посторонние. Посторонним нельзя.
Нам везде можно. Когда дело связано с опасностью, когда могут убить, поранить, искалечить, нам всегда можно. А вот здесь нельзя.
И огорчаться как будто не из-за чего. Но мы почему-то сильно огорчились.
Переходя через улицу, мы увидели под фонарем заячью папаху Узелкова. Он шел в школу на репетицию драмкружка, чтобы потом проводить домой Юлю Мальцеву. Ну да, ему, конечно, можно… Он везде пройдет. И все другие раньше нас пройдут повсюду. И на репетиции в разных драмкружках, и на рабфаки. Да и женятся, наверно, удачливее нас.
А мы повсюду опоздаем. Нас обгонят все, хотя, быть может, мы и не самые бестолковые, не самые некрасивые.
Мне до той поры никто никогда так не нравился, как Юля Мальцева.
Я и сейчас, закрыв глаза, могу испытать волнение, представив себе тогдашнюю Юлю Мальцеву во всем ослепительном блеске, во всей прелести ее неполных восемнадцати лет.
До сих пор в моей памяти живут ее большие, навсегда удивленные, насмешливо-озорные и добрые глаза, ее волнистые, легкие волосы.
Вся она, веселая и грустная, медлительная и быстрая, с гибким и сильным телом, живет в моей памяти.
Но когда я, как возможный, соперник Веньки, сравнивал себя с ним, мне понятно было, что не меня, а именно Веньку Малышева должна бы полюбить такая девушка.
Мы, кажется, в одно время с ним вступили в комсомол, в одно время, хотя и в разных городах, были зачислены на Эту работу. Мы прочитали с ним одни и те же книги. И опыт жизни наш, и возраст были почти одинаковы. Но все-таки я считал его старше себя, умнее, опытнее и, главное, принципиальнее.
Уж, конечно, если не меня, так Веньку должна была бы полюбить Юля Мальцева, но никак не Узелкова. Позднее, однако, я наблюдал, что красавицы не всегда достаются красавцам. Даже чаще красавицы в конце концов выходят за таких, как Якуз. И кажется, не очень жалеют об этом.