Испытай себя
Шрифт:
Мне это показалось логичным — пусть сам герой напрямую беседует с читателем, я же буду ему лишь немного помогать.
Вечером, когда Тремьен ушел играть в покер, Гарет попросил меня научить его готовить.
Эта просьба поставила меня в тупик.
— В этом нет ничего сложного.
— А как вы сами научились готовить?
— Не знаю. Возможно, наблюдая за своей матерью. — Я взглянул на его лицо и осекся. — Извини, я совсем забыл.
— Мне было нелегко с моей матерью. Она всегда говорила, что я путаюсь
Моя же мать всегда разрешала мне, насколько я помнил, вылизывать из миски остатки сладкой массы, приготовленной для кекса. И еще она любила поболтать со мной, пока возилась на кухне.
— Ну, так что же ты хотел приготовить?
Мы проследовали на кухню, и Гарет настоятельно попросил меня испечь картофельный пирог с мясом, причем настоящий, а не тот, что продается в магазине и воняет коробкой и которым невозможно накормить даже пигмея.
— Будем делать пирог, согласен. Но прежде найди того пастуха, — усмехнулся я.
Моя шутка вызвала и у него улыбку, он внимательно начал наблюдать за тем, как я рублю мясо, режу лук, развожу сухую подливку и готовлю приправу.
— Порошковая подливка сокращает время готовки, — объяснил я. — Твоя мать пришла бы в ужас, но, кроме того, она размягчает мясо и придает ему особый вкус.
Я растворил в воде часть порошка, вылил раствор в мясо, добавил кусочки нарезанной луковицы и сдобрил все это сушеной зеленью. Затем накрыл кастрюлю крышкой и поставил на слабый огонь.
— А теперь мы должны решить, — предложил я, — брать ли картошку в клубнях или измельченные гранулы. Свежий картофель не пойдет? Нет? Тогда гранулированный.
Он кивнул.
— Будем готовить в соответствии с инструкциями на пакете.
— Давай вскипятим восемь унций воды и четыре унции молока, — прочитал я. Гарет поднял на меня глаза.
— Вы говорили, что воду следует кипятить. А в чем это лучше делать? Я улыбнулся.
— Лучше всего для этого дела подойдет жестянка из-под кока-колы. Их везде навалом, все привыкли бросать их где попало; стоит промыть их водой, смыть всех пауков — ив них можно готовить. Эти жестянки всегда чистые.
— Шикарно, — оценил он мой совет. — Но для нашей картошки нам потребуются масло и соль... А не могли бы вы записать то, что купили на прошлой неделе, чтобы я имел возможность все это снова купить?
— Безусловно.
— Мне бы хотелось, чтобы вы не уезжали. В его голосе я услышал страх одиночества.
— Я еще пробуду здесь три недели, — обнадежил его я. — А тебе не хотелось бы совершить со мной в следующее воскресенье, если выдастся хороший день, небольшую прогулку по близлежащим полям и лесам?
Он просиял. Мое предложение ему явно пришлось по вкусу.
— Можно, я захвачу с собой Кокоса?
— Естественно.
— Исключительно стремно!
С этими словами он радостно высыпал сушеный картофель в кипящую
Этот наш кулинарный изыск удовлетворил нас обоих.
— А в наш поход мы захватим спасательный набор? — спросил он.
— Конечно.
— И костер разожжем?
— Если только на вашей земле, при условии, что твой отец разрешит нам. Ведь у нас в Англии не разрешается разжигать костры где заблагорассудится. Во всяком случае, без крайней на то необходимости. В любом случае всегда следует получить согласие владельца частной собственности.
— Отец разрешит нам.
— Я тоже так думаю.
— Я сгораю от нетерпения.
Во вторник утром патологоанатом положил свой отчет на стол старшего инспектора Дуна.
— Кости принадлежат взрослой молодой женщине примерно четырех или пяти футов ростом. Возраст — около двадцати лет, плюс-минус два года. На черепе остатки волос, по которым невозможно определить их истинную прижизненную длину.
— Когда примерно она умерла? — спросил Дун.
— Полагаю, прошлым летом.
— А каковы причины смерти? Наркотики? Солнечный Удар?
— Если это наркотики, то нужно будет брать остатки волос на анализ, чтобы понять, с чем мы имеем дело. Но травка здесь явно не замешана, как мне кажется. Дело в другом.
— А в чем же может быть дело? — вздохнул Дун.
— У нее раздроблена челюстная кость, — ответил врач.
— Это точно?
— Абсолютно. Ее задушили.
Жизнь в усадьбе Тремьена шла своим чередом: утренняя проездка, завтрак, вырезки из газет, обед, ужин, обработка материала, небольшая выпивка.
Утром следующего дня я застал в конторе плачущую Ди-Ди и предложил ей платок.
— Не обращайте внимания, — сказала она, всхлипывая.
— Могу я предложить свою жилетку?
— Не пойму, почему я с вами так откровенна?
— Слушаю вас.
Она промокнула слезы и бросила на меня быстрый извиняющийся взгляд.
— Видимо, оттого что я старше вас. Мне ведь уже тридцать шесть. — По тому, с каким отчаянием это было сказано, я понял, что она явно тяготится своим возрастом, будто сама цифра 36 вызывает у нее ужас.
— Тремьен сказал мне, что вы испытали разочарование на личном фронте? — неуверенно спросил я. — Но он этого никак не уточнил.
— Разочарование?! Ого? Я любила эту скотину. Я даже гладила ему рубашки. Мы много лет были любовниками, а он постоянно относился ко мне, как к игрушке, которую в любой момент можно выбросить. И вот сейчас Мэкки готовится стать матерью. Ее глаза вновь наполнились слезами, в которых нельзя было не прочитать тоску по давно желаемому материнству. Такую боль в лице мне приходилось видеть только у женщин, похоронивших любимого человека.