Исс и Старая Земля
Шрифт:
– Оно может стать еще хуже, Арлес, судя по тому, что происходит с моей почтой.
– С твоей почтой?
– Да, моей почтой. Ее опустили ко мне, а она исчезла. Что могло с ней случиться, а?
Голос Арлеса стал слишком звонким.
– Не помню никакой почты. Была только уйма мусора, просто помойка какая-то, когда мы вошли.
Глауен кровожадно рассмеялся.
– Если ты только посмел выкинуть мою почту, то отправишься носом долбить скалы дней этак на восемьдесят. Подумай хорошенько, Арлес!
– Нечего разговаривать со мной таким тоном! Если твоя почта была,
– Я уже обшарил все, но писем не нашел. Почему, интересно знать. Да потому, что это ты вскрыл их и прочел.
– Чушь какая! Полная ерунда! Если я и увидел почту с именем Клаттука, то, конечно, мог автоматически и заглянуть.
– И что дальше?
– Говорю тебе – я не помню!
– Ты давал ее читать своей матери?
– Она, конечно, могла подобрать их, ну… чтобы прибрать, – Арлес нервно облизнул губы.
– Значит, она читала их прямо у тебя перед носом!
– Я бы так не сказал. И, вообще, я ничего не помню. Я же не слежу за матушкой. Так это все, что ты хотел спросить?
– Не совсем, но я подожду, пока найдутся письма. – И Глауен оборвал связь.
Еще какое-то время он постоял в центре комнаты, раздумывая, потом натянул форменный китель Бюро «Б», кепи и направился вниз, в квартиру Спанчетты.
На звонок вышла горничная и провела его в приемную, восьмиугольную комнату, посреди которой возвышался тоже восьмиугольный диван, обтянутый серым шелком. По четырем альковам, четыре напольных вазы лили аромат пурпурных лилий, стоявших в высоких букетах. Скоро появилась и Спанчетта. Сегодня она решила затянуть свой гигантский бюст в матовое черное платье, украшенное лишь серебряными пуговицами. Трен платья мел пол, длинные рукава почти скрывали кисти. Волосы были убраны в какую-то непонятную пирамиду примерно в фут вышиной, а лицо густо и мертвенно забелено косметикой. Секунд пять она стояла в дверях, глядя на Глауена глазами черными, как агаты и, наконец, вошла в комнату.
– Что тебе здесь надо, и зачем ты явился ко мне в своей кукольной форме?
– Это официальная форма, и я здесь нахожусь на служебном расследовании.
– И в чем же я в таком случае обвиняюсь? – язвительно засмеялась Спанчетта.
– Мне нужно вас допросить относительно неправомерного и недобросовестного отношения к почтовым отправлениям – а именно о тех письмах, которые приходили мне во время моего отсутствия.
– Что я могу знать о твоей почте? – презрительно дернула плечом Спанчетта.
– Я уже снесся с Арлесом. И если вы сейчас не выложите сюда письма, я немедленно получу разрешение на обыск всей квартиры. И в таком случае вы окажетесь под следствием уже вне зависимости, найдется почта или нет. Арлес подтвердил под присягой, что письма попали в ваше распоряжение.
Спанчетта немного подумала, отвернулась и выкатилась из приемной. Глауен пошел следом. Спанчетта остановилась и бросила через плечо:
– Вы вторгаетесь в частные владения! Это чудовищное оскорбление!
– Не при таких обстоятельствах. Я хочу увидеть, где вы держали мои письма. К тому же я не собираюсь околачивать целый час груши
Спанчетта выдавила ухмылку и отвернулась. В коридоре она остановилась у высокого шкафа и вытащила перевязанную лентой пачку писем.
– Вот тебе то, что ты ищешь. Я о них просто забыла. Да никакой тайны тут и нет.
Глауен просмотрел конверты, которых оказалось всего четыре; все были вскрыты. Спанчетта молча глядела на его действия.
У Глауена не находилось слов выразить свое возмущение и он только глубоко вздохнул.
– Я сам мог бы рассказать тебе гораздо больше.
Молчание Спанчетты становилось оскорбительным. Глауен развернулся на каблуках и молча ушел, чтобы хоть как-то сохранить достоинство. Горничная вежливо открыла ему дверь, и молодой человек снова оказался в коридоре.
Глауен вернулся к себе, и долго стоял в гостиной, пылая ненавистью. Поведение Спанчетты было просто возмутительным. И, как всегда после очередной оскорбительной выходки Спанчетты, было совершенно непонятно, как же поступить в ответ. И снова и снова всплывало чье-то обидное, но верное замечание: «Спанчетта есть Спанчетита! Она как естественная сила природы, сделать с ней ничего нельзя! С нею можно только смириться – иного выхода нет!»
Глауен посмотрел на письма, все еще судорожно сжатые в руке. Все были вскрыты, а потом тщательно заклеены, все это оставляло неприятное ощущение надругательства и насилия. И с этим ничего нельзя было сделать, выкинуть письма невозможно – значит, оставалось смириться с унижением.
– Надо быть практичным, – напомнил себе Глауен, подошел к дивану, силой усадил себя на него, и одно за другим стал читать несчастные письма.
Первое оказалось отправлено с Андромеды 60111У, места, откуда Уэйнесс только и могла отправить первую почту. Второе и третье посланы с Йисинджеса, деревни на Земле неподалеку от Шиллави, четвертое же – из Мирки Пород на Драшени.
Глауен бегло просмотрел послания одно за другим, а уже потом перечитал медленно во второй раз. В первом письме девушка писала о своем путешествии по Хлысту к порту Синяя Лампа на Андромеде 60111У. Во втором объявляла о своем прибытии на Старую Землю, рассказывала о Пири Тамме и его изысканном старинном доме неподалеку от Йисинджеса. Там мало что изменилось с ее последнего посещения, и там себя девушка чувствовала, как дома. Пири, конечно, очень расстроился, услышав о смерти Мило, и выразил соболезнования по поводу того, какие дела творятся нынче на Кадволе. «Дядя Пири выполняет обязанности секретаря Общества как-то против своей воли, и ему было неинтересно обсуждать эти дела со мной. К тому же, возможно, он счел меня слишком любопытной, даже назойливой. Почему это я, в таком возрасте, так занята какими-то древними документами и их местонахождением? Порой он был резок почти до неприличия, и мне пришлось вести себя более осторожно. Мне кажется, он вообще хочет замять всю эту проблему, в том смысле, что если прикинуться, будто проблемы нет, то ее и действительно не будет. В целом, боюсь, дядя ведет себя не очень красиво».