Исследование истории. Том I. Возникновение, рост и распад цивилизаций
Шрифт:
Быть может, его уверенность в собственном политическом наследстве будет и далее оправдывать себя, к изумлению «меньших племен вне закона», которые некогда столь нетерпеливо поглотили то, что посчитали за политическую панацею, а затем безжалостно ее извергли после того, как испытали сильное несварение желудка. Однако, кроме того, кажется вполне вероятным, что Англия не перещеголяет свой подвиг XVII столетия, во второй раз явившись создательницей тех новых политических институтов, которых требует новая эпоха. Когда нужно найти что-то новое, для этого есть только два пути, а именно творчество и мимесис. Мимесис не может быть приведен в действие до тех пор, пока некто не совершит творческого акта, которому бы могли подражать его собратья. Кто же будет новым политическим творцом в четвертой главе западной истории, открытой в наше время? Мы не можем различить в настоящее время признаков в пользу какого-либо отдельного кандидата на это место. Но мы можем предсказать с некоторой долей уверенности, что новым политическим творцом не будет ни один из поклонников «матери парламентов».
Мы можем завершить это обозрение институциональных идолов, бегло просмотрев идолопоклоннические культы каст, классов и профессий. Здесь мы тоже уже кое с чем сталкивались. Исследуя задержанные цивилизации, мы встречались с двумя обществами данного вида — спартанцами и османами. В этих обществах
Дело в том, что обожествленная власть фараона предполагает секретариат. Без подобной поддержки она вряд ли смогла бы сохранять свою величественную позу на пьедестале. Таким образом, египетские писцы были силой, стоявшей за троном, а в некоторые моменты — даже перед ним. Они были необходимы и знали это. Они пользовались преимуществом этого знания «нагружать грузами тяжелыми и мучительными для ноши и взваливать их на плечи людей», хотя египетские писцы сами не смогли бы сдвинуть эти самые грузы «ни одним из своих пальцев». Привилегированное освобождение писцов из общего числа трудящихся является предметом прославления египетской бюрократией своей собственной группы во все эпохи египетской истории. Это впечатление явно возникает от «Поучения Дуафа» [649] — произведения, сочиненного во время египетского «смутного времени» и дошедшего до наших дней в копиях, сделанных тысячелетие спустя в качестве письменного упражнения школьниками времен Нового царства. В этом «поучении, сделанном [человеком] по имени Хети, сыном Дуафа, своему сыну Пепи, когда он плыл на юг в столицу, чтобы отдать его [сына] в “школу письма” среди детей вельмож», суть прощального назидания амбициозного отца своему честолюбивому сыну заключается в следующем:
649
Тойнби имеет в виду произведение, известное в рус. пер. как «Поучение Хети, сына Дуафа, своему сыну Пепи» (а не «Поучение Дуафа, сына Хети», как в оригинале у Тойнби). Далее текст поучения цитируется в пер. Н. С. Петровского.
«Я видел битых, битых непрерывно: непрерывно беспокойся о письме. Я смотрел на освобожденного от [тяжелых] работ: смотри, нет [ничего] выше письма… Любой ремесленник, режущий по меди, устает больше, чем земледелец… Резчик по ценному камню ищет работу по всякому твердому камню. Сделал он готовыми вещи, и руки его парализованы, и он устал… Одежда землепашца вечна… Устает он… болен он… Когда он возвращается домой… он доходит до дома вечером, а его тащат идти [снова]. Ткач находится в помещении. Ему хуже, чем женщине. Ноги его [подогнуты] к… сердцу. Не дышит он [свежим] воздухом… Скажу я тебе и о рыбаке. Это хуже всякой другой профессии. Когда бы он ни работал на реке — он рядом с крокодилами. Смотри, нет профессии без руководителя, кроме [профессии] писца, ибо он [сам] руководитель…».
В дальневосточном мире близкий аналог египетской «литературократии» представлен в инкубе мандарина [650] , унаследованном дальневосточным обществом от последнего периода предшествующего общества. Конфуцианский книжник привык выставлять напоказ свой бессердечный отказ и пальцем пошевельнуть ради облегчения бремени миллионов трудящихся, отращивая ногти до такого размера, который препятствовал любому использованию руки, кроме как для манипуляции кистью для письма. На протяжении всех перемен и случайностей дальневосточной истории он соревновался со своим египетским собратом в упорстве сохранить эту деспотическую должность. Даже воздействие западной культуры не лишило его этой должности. Хотя теперь больше нет экзаменов по конфуцианской классике, книжник обманывает крестьянина эффективно, как никогда, размахивая перед его лицом дипломом Чикагского университета или Лондонской школы экономических и политических наук.
650
Мандарин (португ. mandarim <санскр. mantrin — «советник»>) — европейское название крупных чиновников в Китайской империи.
В ходе египетской истории то облегчение, которого добился (хотя и слишком поздно) многострадальный народ благодаря постепенной гуманизации верховной власти, было компенсировано последующим увеличением класса инкубов. Будто бремени бюрократии было недостаточно. На народ взвалили в эпоху Нового царства еще и бремя жречества, организованного в мощную всеегипетскую корпорацию под руководством верховного жреца Амона-Ра в Фивах фараоном Тутмосом III (около 1480-1450 гг. до н. э.) [651] . С этого времени египетский мандарин приобрел себе напарника по седлу в лице египетского брахмана. После этого египетская цирковая лошадь со сломанной спиной вынуждена была ковылять по своему непрекращающемуся кругу, пока пара всадников не превратилась в трио и позади писца и фарисея не уселся в седло еще и miles gloriosus [652] . Египетское общество на протяжении естественного срока своей жизни было столь же свободно от милитаризма, сколь и православно-христианское общество в течение периода своего роста. Столкновение с гиксосами побудило его к милитаристским действиям (так же как Восточную Римскую империю — столкновение с Болгарией). Не удовольствовавшись изгнанием гиксосов за пределы египетского мира, фараоны XVIII династии поддались искушению перейти от самообороны к нападению, создав в результате упорной борьбы египетскую Империю в Азии. В эту безответственную авантюру легче было ввязаться, нежели выйти из нее. Когда события обратились против них, фараоны XIX династии оказались вынужденными мобилизовать быстро истощавшиеся силы египетской социальной системы, чтобы сохранить целостность самого Египта. При XX династии состарившуюся и причинявшую раздражение систему разбил паралич. Это явилось ценой за ее последний tour de force (рывок) — попытку сбросить с себя объединенные толпы европейских, африканских и азиатских варваров, обрушившихся на нее под воздействием постминойского V"olkerwanderung'a. Когда упавшее тело наконец уже лежало простертым на земле, к туземным писцу и жрецу, которые
651
Тутмос III правил в 1490-1436 (фактически с 1468) гг. до н. э. Став самостоятельным правителем, он вел тяжелые завоевательные войны, в результате которых восстановил господство Египта в Сирии и Палестине. При нем Египет превратился в могущественную мировую державу, за достигнутые при нем рубежи (как на севере, так и на юге, в Нубии, где владения его простирались вплоть до четвертого нильского порога) не вышел ни один из его преемников.
652
Хвастливый воин (лат.).
5. Кара Немезиды за творчество: идолизация эфемерного технического средства
Рыбы, пресмыкающиеся и млекопитающие
Если обратиться теперь к рассмотрению идолизации технических средств, то мы можем начать с тех примеров, которые уже привлекали наше внимание и за которые последовало крайне жестокое наказание. В оттоманской и спартанской социальных системах главная техника пастухов человеческого стада или охотников за человеческой дичью подверглась идолизации наряду с теми институтами, через которые эта деятельность проводилась. Когда мы переходим от задержанных цивилизаций, порожденных человеческими вызовами, к задержанным цивилизациям, порожденным вызовами природы, то мы обнаруживаем, что идолопоклоннический культ техники заключает в себе всю их трагедию. Кочевники и эскимосы остановились в своем развитии по причине чрезмерной концентрации своих способностей на техниках пастушества и охоты. Одноколейное развитие их образа жизни приговорило их к регрессу в сторону анимализма, который является отрицанием человеческой разносторонности. Если мы заглянем сейчас назад в главы истории жизни на планете, предшествовавшие появлению человека, то столкнемся с иными примерами того же самого закона.
Современный западный ученый, который провел сравнительное исследование действия этого закона в нечеловеческой и человеческой средах, формулирует его в следующих выражениях:
«Жизнь начинается в море. Там она достигает чрезвычайной эффективности. Рыбы дают начало тем типам, которые столь удачны, что продолжают существовать в неизменном виде вплоть до наших дней (такие, например, как акулы). Восходящая линия эволюции, тем не менее, лежит не в этом направлении. В эволюции, вероятно, всегда справедлив афоризм доктора Индже: “Ничто так не вредит, как успех”. У существа, в совершенстве приспособившегося к окружающей среде, животного, все способности и жизненная энергия которого сконцентрированы и затрачиваются на то, чтобы преуспеть здесь и теперь, ничего не остается для ответа на любое радикальное изменение. Эпоха за эпохой оно становится все более экономичным в том способе, каким все его ресурсы действуют точно в соответствии с его текущими, привычными возможностями. Наконец, оно может достичь всего, что необходимо ему для выживания, без какой-либо сознательной силы или же не связанного с приспособлением движения. Поэтому в своей особой сфере оно может победить всех конкурентов. Но, с другой стороны, равным образом может произойти и так, что если данная сфера изменится, то существо неизбежно вымрет. Именно подобной успешной эффективностью, по-видимому, объясняется вымирание огромного количества видов. Климатические условия переменились. [Виды] использовали все ресурсы жизненной энергии, чтобы сделать из себя то, чем они являлись. Как у неразумных дев, у них не оказалось масла, чтобы отложить его для дальнейшего приспособления. Они были связаны, не смогли измениться и, таким образом, исчезли»{121}.
Этот оказавшийся роковым образом полным технический успех рыб в приспособлении к природной среде жизни, который имел место в морской увертюре к земной истории, распространяется этим ученым далее в том же контексте:
«На том уровне, когда жизнь еще ограничивалась морем, и развивались рыбы, виды выделяли формы, которые развили спинной хребет и тем самым явились представителями группы позвоночных — высшей формы, эволюционировавшей к тому времени. Из спинного хребта развернулся по бокам, чтобы помогать голове, тот веер щупальцев, который стал передним плавником. У акулы (и почти у всех рыб) эти щупальца специализировались до такой степени, что перестали быть щупальцами и превратились в плавники — удивительно эффективные хвостовые плавники для того, чтобы существо могло броситься головой вперед на свою жертву. Быстрая реакция — все, терпеливое ожидание — ничто. Эти хвостовые плавники не только переставали быть щупами, зондами, исследователями. Они становились все более и более эффективными для движения в воде и более ни для чего другого. Похоже, что жизнь, предшествовавшая появлению рыб и позвоночных, должна была проходить в теплых мелких заводях, а, возможно, всегда проходила в контакте с морским дном, как сегодня морской черт своими щупальцами поддерживает контакт с твердым дном. Но однажды стремительное спонтанное движение охватило собою все, специализация вытеснила рыб в воду, где они утратили контакт с дном и со всем твердым… Вода… стала их единственной стихией. Это означало, что резко была ограничена возможность получения ими стимула от новых обстоятельств…
Тем типом рыб, который дал начало следующему развивающемуся роду животных, должны были быть существа, не связанные с этой крайней специализацией плавников. Во-первых, это должно было быть существо, сохранившее контакт с морским дном и тем самым сохранившее возможность для получения стимулов более разнообразных, чем рыбы, утратившие контакт с окружающей средой морского дна. А во-вторых, это должно было быть существо, которое по той же самой причине сохранило контакт с отмелями. Оно поддерживало этот контакт посредством передних конечностей, которые (поскольку они не могли полностью специализироваться в качестве плавников, помогающих движению в воде) сохраняли общий “неэффективный” зондирующий и испытующий характер. Был обнаружен скелет такого существа. Можно почти с уверенностью сказать, что передние конечности этого существа представляли собой скорее неуклюжие руки, нежели правильный плавник. Благодаря этим членам своего тела оно выглядит так, как если бы переход от мелкой заводи к наводненному берегу был уже сделан, глубокое море оставлено позади, земля завоевана и появились земноводные»{122}.