Истина — пещера в Черных горах
Шрифт:
Я знал: пророни я хоть слово, и он замолчит и никогда больше не заговорит на эту тему. Поэтому я ничего не сказал. Только ждал.
И Калум Макиннес заговорил, тщательно подбирая слова, так, будто вспоминал историю, которую слышал в детстве и почти забыл.
— Мне сказали, что коровы на юге, в холмах, гладки и тучны, и что мужчина может снискать себе честь и славу, если спустится с гор и вернется с добрым рыжим стадом. И я пошел на юг, но ни одна корова не была для меня достаточно хороша, пока я не увидел на склоне холма самых красивых,
Она набросилась на меня с хворостиной. Это стадо ее отца, сказала она, а я вор, разбойник и бог знает кто еще. Но даже в гневе она была прекрасна, и, не обзаведись я уже молодой женой, я поступил бы с ней мягче. Но я вытащил нож, приложил его к ее горлу и велел ей замолчать. И она замолчала.
Я не мог убить ее — я не убиваю женщин, это правда, — а потому я привязал ее за волосы к кусту терновника, снял у нее с пояса нож, чтобы ей труднее было освободиться, и воткнул его глубоко в землю. Я привязал ее к кусту за ее длинные волосы, забрал стадо и больше о ней не думал.
Только на следующий год я снова попал в те края. Тогда я уже не охотился за скотом, но все равно поднялся по тому склону. Место было уединенное — если не искать нарочно, то ничего и не увидишь. А ее, похоже, никто не искал.
— Я слышал, что искали, — сказал я. — Хотя одни сразу решили, что ее похитили скотокрады, а другие — что она сбежала с жестянщиком или просто ушла в город, но ее искали.
— Что ж. Я видел то, что увидел: возможно, это нельзя было увидеть ни с какого другого места, только оттуда, где я стоял. Наверное, я поступил дурно.
— Наверное?
— Я брал золото из пещеры туманов, — сказал он. — Я больше не могу отличить добро от зла. Потом, в гостинице, я отправил мальчишку сказать, где она… где ее можно найти.
Я закрыл глаза, но в мире не стало темнее.
— Это зло, — сказал я ему.
Я мысленно видел это перед собой: ее скелет, очищенный от одежды, очищенный от плоти, голый и белый, какими станем все мы, висит на колючем кусте, словно детская кукла, привязанный к ветке золотисто-рыжими волосами.
— На рассвете, — сказал Калум Макиннес, как будто мы только что обсуждали погоду или запас провианта, — ты оставишь свой кинжал здесь, ибо таков обычай, и войдешь в пещеру, и вынесешь оттуда столько золота, сколько сможешь поднять. Потом ты доставишь его к себе на родину. Зная, что ты несешь и откуда ты это взял, ни один здешний житель не осмелится тебя ограбить. Потом переправишь золото Королю За Водой, и он заплатит им своим людям, и накормит их, и вооружит. И когда-нибудь он вернется. Скажи мне в тот день, что такое зло, коротышка.
Когда солнце встало, я вошел в пещеру. Там было сыро. Я слышал, как вода бежит по одной из стен, и в лицо мне пахнуло ветром — это было странно, потому что в горе неоткуда взяться ветру.
Я думал, что пещера
Я воображал все эти сокровища, но в пещере не было ничего похожего. Только тени. Только скалы.
Но нет — что-то здесь все-таки было. И оно ждало.
У меня есть секреты, но один секрет хранится глубже всех прочих, и его не знают даже дети, хотя жена, думаю, подозревает, и он таков: моя мать была простой смертной, дочерью мельника, но мой отец пришел к ней с запада и на запад же вернулся после того, как покорил ее. Я не могу питать к нему нежных чувств: я уверен, что он и не думает о ней, и сомневаюсь, что он вообще знает о моем существовании. Но он наделил меня маленьким, быстрым и крепким телом, а может быть, я унаследовал от него и еще кое-что — не знаю. Я уродлив, а мой отец был красив — по крайней мере, так однажды сказала мне мать, хотя я думаю, что она могла стать жертвой обмана.
Интересно, мелькнуло у меня в голове, что я увидел бы в пещере, если бы мой отец был хозяином гостиницы в наших краях?
Ты увидел бы золото, раздался шепот, который не был шепотом, откуда-то из недр горы.
— Я увидел бы золото, — вслух повторил я. — Оно было бы настоящее? Или мираж?
Шепот позабавили мои слова. Ты думаешь как обычный смертный: все должно быть либо тем, либо другим. Да, люди увидели бы здесь золото и могли бы его потрогать. Это золото они унесли бы с собой, чувствуя его тяжесть, а потом обменяли бы у других смертных на то, что им нужно. Какая разница, есть оно на самом деле или нет, если они видят его, осязают его, крадут его, убивают за него? Они хотят золота, и я даю им золото.
— А что ты берешь у них за золото, которое даешь?
Очень немногое, ибо мои нужды скромны и я стара — слишком стара, чтобы уйти на запад вслед за моими сестрами. Я отбираю у своих гостей толику их удовольствий и их радостей. Я подкрепляю свои силы — совсем чуть-чуть — тем, что им не нужно и чего они не ценят. Крошкой сердца, щепоткой совести, ломтиком души. А взамен частица меня покидает эту пещеру вместе с ними и смотрит на мир их глазами, видит то, что видят они, пока их жизнь не иссякнет, и я не заберу обратно то, что принадлежит мне.
— Ты покажешь мне себя?
Я вижу в темноте лучше любого человека, рожденного мужчиной и женщиной. Я уловил в тенях какое-то движение, а потом тени сгустились и перестроились, образовав нечто бесформенное на грани моего восприятия, там, где оно смыкается с воображением. Встревоженный, я сказал то, что подобает говорить в таких случаях:
— Явись передо мной в облике, который не погубит меня и не причинит мне боли.
Ты действительно этого хочешь?
Я слышал, как вдалеке падают капли.