Истина всегда одна

Башибузук Александр

Комод ткнул пальцем в приближающиеся густые цепи и зло заметил:

— Второй эшелон пошел…

Ваня тоже глянул, но не ответил, потому что наконец разобрался в причинах осечек. Приемник магазина покорежило, а сам диск намертво застрял в автомате. Вспомнить, когда в ППД попал осколок Иван не смог, огорченно ругнулся про себя, отложил автомат в сторону и подтянул к себе новенький МП обер-лейтенанта. А потом принялся стаскивать с него портупею с магазинами.

Грохот стоял жуткий, стреляла и наша и немецкая артиллерия,

но никто не обращал на него внимания.

— Есть!.. — комод скрутил крышку с фляги и сладострастно втянул в себя воздух из горлышка. — Уффф, конина!!! Ну шо…

Правда выпить не успели, потому что вторая волна перехлестнулась через захваченными штрафниками траншеи и при поддержке танков пошла дальше.

Ваня заметил, с какой завистью и одновременно с сочувствием смотрят на штрафников бегущие солдаты, но почти сразу забыл о них. Сил не осталось даже на эмоции. А еще он втайне опасался, что вот-вот снова погонят в бой штрафную роту.

Но не погнали.

А потом, после подсчета потерь, стало ясно что роты как таковой уже нет. От нее осталось всего чуть больше сорока процентов личного состава.

А еще, через час, над бруствером вдруг вылезла башка красноармейца Хливкого.

— О, вы здесь? — преувеличенно радостно зачастил он. — А меня вот… контузило, едва дополз…

Ваня сразу понял, что никакой контузии не было, а Хливкий просто где-то отлежался до конца атаки. Мозги рванула свирепая злость, но ничего сделать он не успел, потому что рядом снова появился Рощин.

И тоже понял, что случилось.

Чумазое лицо Хливкого сильно побелело, синие губы скривились в хныканье:

— Товарищ ста… старший лейтенант, м-меня контузило… — жалобно заблеял он. — П-правда…

Рощин молча вырвал у него из рук винтовку, ухватил за воротник и потащил за собой по траншее.

Хливкий слабо сучил ногами, хныкал, но не вырывался.

— Пиздец ему, — спокойно прокомментировал комод. — К стенке поставят. И поделом. Склизкий был гадина. Ну что? — он снова тряхнул фляжкой. — Самое время причаститься?

— Совсем плохой селовек, такой сить не долсен, — глубокомысленно подтвердил Петруха и выразительно посмотрел на флягу, нетерпеливо почмокивая губами. — Сево сдесь? Давай…

Ваня выпить тоже не отказался, но Хливкого постарался выбросить из головы. Каким-то странным образом он понимал его, но это понимание было очень противно, словно он прикасался к свежему дерьму.

Бой сместился вперед, в траншею притащили бачки с обедом и, даже термос с «наркомовскими». А потом появились санинструкторы и врачи, в том числе — военфельдшеры Курицына и Хусаинова. А уже ими командовала…

Военврач второго ранга Елистратова.

У Вани чуть челюсть не отпала при виде нее.

Варвара Сергеевна ничуть не изменилась. Все такая же стройная и подтянутая, такая же неописуемо красивая. Разве что несколько похудевшая и более строгая, чем Иван запомнил

ее.

— Живо, живо! — холодно распоряжалась она. — Провести первичный осмотр, перевязать раненых. Бурдюков, чего застыл? Отправляйтесь за ранеными. Найденов, найдите здесь целые блиндажи и организуйте доставку медикаментов и перевязочного материала. Инструменты готовьте. Пока организуем временной полевой госпиталь здесь. Хусаинова, Курицына, займитесь легкими ранеными. Елена Петровна, Николай Павлович, развертывайте операционную. Симоненко, Синицына, живее, живее. Найдите мне командиров подразделения, пусть красноармейцы помогают…

Ваня скрипнул зубами от ревности, потому что к ней тут же прибежал весь оставшийся в живых, командный состав штрафной роты. То есть, ротный, особист, Рощин, еще один взводный и политрук.

— Все живые? О! Старый знакомый… — рядом появилась Курицына с туго забитой санитарной сумкой, наградив Аллахвердиева веселой улыбкой.

Тот наоборот, опасливо отодвинулся от нее.

Военфельдшер хмыкнула и строгим голоском потребовала:

— Идите со мной, красноармеец. Поможете мне нести сумку.

На носатой физиономии Мамеда появилось искреннее страдание.

Едва они скрылись, комод, Петруха и Ваня весело заржали.

— Я все слышу! — пискнула Курицына, но штрафников это не остановило.

А затем объявился Сидоров и радостно объявил, что он живой.

— Ну так, вздрочнул, значит, — важно покивал комод. — Я плохих советов не даю.

Сидоров вдруг смутился и убежал, а Иван, Микола и Петруха снова залились смехом. Смеялись вокруг все, просто смеялись от того, что остались в живых. И командиры никого не останавливали.

Но до поры до времени, а потом погнали всех собирать трупы и оружие с поля боя.

И это оказалось страшней всего. Страшней даже чем идти в атаку на пулеметы.

Всего пару часов назад, эти люди были живые, Ваня их видел, общался, а сейчас они превратились в холодные, изувеченные трупы, а то и вовсе в куски мяса.

Маленький белобрысый солдатик, скрутившийся в калачик, зажимая развороченный живот — Ванька Палий, москвич из соседнего отделения…

Вытянувшийся и раскинувший руки словно на пляже, весь залитый уже свернувшейся кровью Семен Семеныч Дрыга, бухгалтер из Выборга, постоянно хвастающийся всем своими внучатами-близняшками и умницей невесткой…

Крепко обнимающий обеими руками свою оторванную ногу Макар Полозов, студент из Ставрополья, математик и спортсмен-штангист, тоже окруженец и тоже из второй ударной армии…

Рука, просто оторванная рука с татуировкой, изображавшей восходящее солнце над морем. Но Ваня знал, что такая татуировка в роте была только у Гришки Слюсаренко, бывшего морячка торгового флота, заядлого футболиста, постоянно пытавшегося организовать футбольный матч в роте и сильно обижавшегося, когда все его посылали нахрен…