Истинная дракона. Противостояние
Шрифт:
– Ты – игла, Майрин, – грустно улыбнулся он. – Знаешь, что джинн не может сам вытащить иглу?
– Может. Я проверяла, – пожала плечами и осеклась под его блестящим взглядом.
– Проверяла? – улыбнулся он.
– Я всадила иголку учителю Харисею в зад, когда он обозвал меня «темной»… Он ее вытащил.
Аршад рассмеялся:
– Бестия, – слегка куснул меня за большой палец, и я взвизгнула, дернув ногой. – Ты – моя личная игла, сделанная под меня, идеальная, пропитанная сильнейшим ядом… – Он говорил, а я чувствовала прилив необузданного страха. В такие моменты
Я смотрела в его спину и не могла отвести глаз. Самые жуткие воспоминания поднимались со дна души, подступая к горлу, сдавливая сердце тисками.
– Майрин, ужин, – жесткий голос вынудил вздрогнуть. – Что такое?
– Я надеялась, что ты меня отпустишь… – прошептала одними губами.
Аршад опустился рядом.
– Я сделал недостаточно?..
Он ничего не сделал в самый страшный для меня момент.
– Ты никогда не говоришь, откуда я взялась, – вздернула упрямо подбородок. – Сказал, что долго искал меня, но никаких подробностей…
– Зачем они тебе? Главное – ты здесь, со мной, моя… Иди сюда и поешь.
– Мне нужно знать! – стукнула кулаком по постели.
Он вперил в меня горящие глаза:
– Я не хочу продолжать этот разговор, – прорычал злобно. – Кому бы еще Правитель позволил все то, что я позволил тебе? Я дал все, о чем просила! Твоя жизнь – восточная сказка, девочка моя неблагодарная, – уголки его губ дрогнули. – Все еще хочешь на свободу? – Я сглотнула, а он обошел кровать и опустился рядом: – Нет в нашем мире свободы, Майрин, – обхватил за шею, притягивая к себе. – Даже Повелители здесь – всего лишь рабы. А я предлагаю защиту, покровительство, спокойствие… – его взгляд дрогнул, – и свое сердце.
Лицо мужчины застыло напряженной маской, слова дались ему тяжело. Он выпустил меня и, отстранившись, вышел из спальни в сад.
2
Я шел смутно знакомыми коридорами, слушая эхо своих собственных шагов, и те заменяли удары сердца. Тишина вокруг повисла такая, будто все вымерли. В дальнем коридоре несколько раз мигнул свет, и кто-то из женщин не выдержал:
– Зул Вальдемарович!
Я вздрогнул и замер посреди коридора. Да, кажется, меня когда-то так звали… Опустил взгляд на туфли, осмотрел костюм. Именно так я выглядел в тот день…
– Костя! – подал голос кто-то еще. – Костя, Зул вернулся!
Институт ожил. Вернее, то, что от него осталось. Грянули со всех сторон голоса сотрудников, замелькали, как в калейдоскопе, лица… Измученные, помятые, с потухшими глазами. Когда ко мне приблизился Костя, в мозг будто раскаленным прутом засадили, и ноги подкосились. Память возвращалась мощными толчками, накрывала, душила… Я рычал, стиснув зубы, и царапал пальцами щербатый пол, пока не содрал ногти в кровь.
– Зул Вальдемарович, – подхватили меня под руку. – Таня, воды!
Десять лет прошло с того момента, как ко мне приходил Джинн. Но это
Два осколка скорлупы на столе – все, что осталось…
И бессилие.
– Господи… Господи, – по привычке кто-то стенал рядом.
Да уж… знали бы они, как близко я видел его и как далек тот от персоны, которую стоит просто так упоминать. Ведь правильно рекомендуют не поминать всуе… В груди вдруг заскребло, и с губ сорвался смешок:
– Совсем от рук отбились, – прохрипел и выхватил у кого-то стакан с водой, глотнул и поморщился, – Костя, настойки бы…
– Сейчас, Зул, – обрадовался тот. – Делал по привычке, запас теперь большой!
– Только мечта о глотке и держала…
Вокруг разом скорбно утихли.
– Зул Вальдемарович, как вы? – рядом опустилась Таня – главрук потусторонников. – Как вы выдержали?
– А я и не выдержал, – горько усмехнулся.
– А выглядите отлично, – улыбнулась она.
Да, стоило Джинну разбить яйцо, и внешность изменилась так, будто и не было столетий «холодной» войны. Яйцо – моя персональная «жизнь», которая все ждала своего часа, чтобы ее выпустили, позволили ей быть. Что там – я только догадывался. Тот, которого не стоит поминать всуе, вручил этот подарок давно со словами: «Когда устанешь…» Только как я мог себе признаться, что устал?
Кабинет оказался надежно опечатанным по всем правилам безопасности. Я угрюмо уставился на двери и сел на стол секретаря. Константин как раз выталкивал пробку из вожделенной бутылки:
– Курить будешь?
– Буду, – кивнул. – Десять лет поста и воздержания, Костя…
– Леший подери этого мусульманина, – выругался друг.
– Не в его юрисдикции, – я перевел взгляд в окно, рассеянно поболтав жидкость в бокале: – Рассказывай.
Я знал, что Институт пережил тяжелые времена, что мои люди держались, как могли…
– Потерь нет, я знал – ты все потерял из-за людей, – Костя хмуро налил себе, – поэтому в приоритет поставил персонал. Но разрывов брошенных много…
– Разберемся, – кивнул напряженно. Дел было по горло. Как обычно. – Еще плесни.
В коридоре все пребывал народ, толпился на пороге, заглядывал в приемную. Кто-то даже плакал.
«Зул, это правда Зул!»
Повинуясь порыву, я поднялся и шагнул к ним. Плач усилился. Чтобы обнять каждого и заглянуть в лицо ушло много времени, но теперь я знал все. Никто не ушел, не бросил, Алиска с Аней тоже периодически наведывались, поддерживая институт.
– Спасибо, – благодарил каждого. – Держитесь, справимся…
Когда все, наконец, разошлись, оглушенные новостью, я вернулся в приемную.
– Алиса опечатала кабинет, – кивнул Костя на дверь, залитую монтажной пеной.
В центре полотна – знак… и маленькая приписка в углу: «Вернетесь – наберите! Скучаю… А. Г.»
Алиса Гербер.
– Как у нее дела?
– Вроде ничего, мальчика недавно родили в довесок к двойняшкам…
– А назвали-то как? – улыбнулся искренне. Впервые за долгое время.