Истинная история маяка Эйлин-Мор, рассказанная очевидцем

Мельников Сергей

До Эйлин-Мора мы добрались за 12 часов. Клипер держал приличную скорость в 9-10 узлов, волнения не было, ветер попутный. Ближе к островам Фланна резко похолодало, небо заволокло тучами, но море оставалось спокойным. "Кромдейл" встал на якорь в трёх кабельтовах от небольшой бухты, скорее трещины в скале, засыпанной большими и мелкими глыбами. Капитан дан отмашку, матросы спустили на воду две шлюпки. В одну загрузились мы с нашими пожитками, в другую матросы спустили ёмкости с карбидом.

Гребцы налегли, и мы медленно двинулись к скалам, заросшим понизу бурыми водорослями. Наш ялик резал носом

мелкую рябь, В сгущающихся сумерках под самой поверхностью воды мелькали серебристые спинки рыбы, и я подумал, что не так и неправ был тот сказочник из Мангерста про стаю макрели.

Дукат стоял на носу в позе Наполеона, засунув руку за борт бушлата. Обращённая в мою сторону половина его лица была мертвенно-зелёной от носового фонаря, в моей голове возникло видение его широкой брылястой физиономии под толщей воды, с поднимающимися на поверхность мелкими пузырьками воздуха. Я помотал головой, отгоняя наваждение и беззвучно проговорил: "Отец наш небесный…".

Остров медленно, но уверенно увеличивался в размерах. Был он, по сути, одной большой скалой, на которую ветром, провидением или недоразумением нанесло немного земли. Здесь было всего три цвета: бурый цвет гнилых водорослей и тонкого слоя грунта, серый – скал, похожих на застывшую магму, моря и неба, почти сливающихся друг с другом и сочный зелёный, цвета мокрой травы, чем он и являлся. Посреди этого серо-буро-зелёного мрака торчало единственное светлое пятно: невысокая белая башня потухшего маяка.

– Почему маяк не горит? – спросил я у Дуката.

Он недовольно посмотрел на меня, будто я оторвал его от важных размышлений и неохотно ответил с тянущим южным выговором:

– Лихорадка всю смену свалила, вчера экстренно вывезли. Трубы перекрыли, чтобы не было возгорания. На рейде с севера дежурит фрегат флота Её Величества и подаёт предупреждающие сигналы проходящим судам.

Он отвернулся, не желая продолжать разговор, я тоже не горел желанием. Оглянувшись назад, я увидел Маршалла, сидящего на полуюте, уткнувшись носом в какую-то безделушку. Он почувствовал мой взгляд и спрятал её за пазуху, смущённо улыбнувшись.

Со скалы впереди сорвались бакланы, заметались в воздухе над нашими головами, скрипуче проклиная непрошенных гостей.

– Да, сэр, – сказал молодой матрос, налегая на весло. – как посмотрю: просто страсть. На этом крошечном камушке посреди моря, на несколько месяцев. Не завидую.

– Ничего, – пожал я плечами, – по крайней мере этот камушек не утонет. А я хоть отдохну от двух язв и парочки спиногрызов.

– Правый, навались, левый сбавь! – скомандовал старший матрос.

Остров медленно поплыл влево, открывая каменистую расселину.

– Береги вёсла! – рявкнул он.

Матросы напряжённо вглядывались в проплывающие мимо в сумерках скалы. С одной из них с маслянистым плеском скользнул в воду тюлень. Я тоже напряг зрение, улавливая среди всеобщей серости более тёмные пятна, об которые можно повредить лодку. Справа показался большой круглый валун. Сидящий рядом молодой матрос приподнял весло, чтоб не зацепить его лопастью. Вода полилась на камень, и вдруг он ушёл целиком под воду, оставив за собой расходящиеся круги, в центре которых поднялся большой пузырь воздуха и лопнул на поверхности. Матрос повернул

ко мне испуганное лицо, но я только дёрнул плечами:

– Тюлень, наверное, – сказал я со спокойствием, которого не испытывал.

– Тюлень? – переспросил он, судорожно сглотнув. – Разве бывают тюлени такого размера?

– Наверное. Может, морская корова. Слышал, что были такие животные, футов тридцать длиной, но вымерли. Может, не все?

– Может, – неуверенно кивнул матрос. Дальше он грёб с опаской, осторожно погружая весло в воду.

– Достаточно! – скомандовал старший.

Матросы подняли вёсла и начали укладывать их вдоль бортов. Под дном заскрипела галька. Гребцы сноровисто вытащили шлюпку носом на каменистый берег. Правее на берег выскочила лодка, гружёная ёмкостями с карбидом.

Матросы разобрали их и потрусили вверх по расселине к маяку. Мы, загрузившись нашими пожитками, двинулись следом. Наверху, на кромке скалы, где вся небольшая поверхность острова открылась перед нами, я оглянулся назад. Совсем рядом, рукой подать, ярким светляком в ночи горел огнями наш клипер. Белый клотиковый огонь заливал палубу и зарифленные паруса.

У лееров стояли люди, наблюдая за высадкой, а вокруг судна, насколько глаз хватает – чёрное море, чёрное небо, затянутое чёрными тучами. Темнота сжимает яркий огонь нашего корабля: ещё чуть-чуть и раздавит. Я с трудом подавил желание сбежать вниз, к шлюпкам и грести туда, где свет, где люди, где цивилизация, подальше от этих диких безлюдных мест, и плевать, что обо мне подумают. Потом вспомнил о своих долгах и, сжав волю в кулак, потащился с кладью к маяку.

По выложенным вулканическим туфом ступеням я поднялся к распахнутой деревянной двери. Дукат с керосиновой лампой в руке указывал матросам, что куда ставить. Внутри было холодно и сыро, кажется, даже холоднее, чем на улице. Повинуясь его командам, мы с Томми заправили ёмкости карбидом, подкачали воду. Дукат сам вскарабкался на самый верх и рявкнул оттуда:

– Маршалл! С водой и тряпкой сюда!

Томми, принявший беспрекословно главенство этого сассенаха, через ступеньку рванул по лестнице наверх.

– Линзы Френеля грязные! Отдраить, чтоб сияли, как Божья благодать! – услышал я оттуда.

Сверяясь с инструкцией, дождался нужного показания манометра и перешёл ко второй ёмкости. Старший матрос задрал голову вверх и крикнул:

– Мы всё закончили, сэр. Можем отчаливать?

– Да! – ответил Дукат сверху.

С видимым облегчением, матросы сбивчиво попрощались со мной и потрусили к берегу, а я с непонятной тоской проводил их взглядом. Мы остались одни на этом "крошечном камушке" посреди темноты, как его назвал тот молодой матрос.

Опровергая мои слова, сверху раздался ровный гул, потом яркий луч разрезал ночную мглу, превратил на мгновение ночь в яркий день. Блеснули капли влаги на изумрудно-зелёной траве, и сразу отпустило напряжение. Истинно "свет солнца прогоняет тьму", как сказал апостол Матфей. Я перекрестился и потащил свой багаж в спальню.

Заскрипели шестерни, и луч сместился в сторону. На дорожку за окном вновь опустилась непроглядная ночь, но страха больше не было: от вершины нашего маяка в море уходил яркий луч света, как знак того, что Господь всегда с нами.