Истины нет

Ефимкин Максим

— И вчера, и сегодня было солнце. Холод не вернулся ночью… я подумал… надолго ли?

Кйорт задержался и обернулся к капитану.

— Теперь все будет хорошо, — сказал он тихо, но решил, что его слова прозвучали совсем неискренне, и поправился: — С погодой теперь все будет как положено этому времени года.

Лесли просиял и доверительно прошептал:

— Я так и решил, что это, несомненно, ваших рук дело! Сколько я видел этих дутых охотников и викариев…

— Тише, капитан, — оборвал восторженные слова Кйорт и чуть слышно прошептал прямо в ухо: — Не думаю, что тебе хочется гореть на столбе за ересь. У стен есть уши, а тут, кроме стен, еще есть живые. Я сделал то, что у меня получается лучше всего, другого

я не умею. Но говорить, что ты не верил в других, не смей. Пусть даже шепотом. И даже мне.

Кйорт похлопал Лесли по плечу и прошел под тяжелый арочный свод. В свете факелов опасно блестели зубья все еще поднятой решетки. Двое стражников еще раз приветствовали ходящего. Один помог ему вновь сесть на коня и найти стремена. Потом взял коня под уздцы и, освещая себе дорогу, пошел вперед. Второй, обнажив широкий меч, шел рядом, зорко вглядываясь в каждую щель, словно оттуда могла возникнуть опасность. Гулкое эхо покатилось по каменным стенам, но сменилось звонким цоканьем, едва лошадь выехала из-под арки в передний двор.

Теперь тут было тихо и даже уютно. Где-то на узких улочках мелькали факелы расхаживающих патрулей, слышался крик кота или далекий лай собаки. Камни в стенах домов, булыжники на мостовой, коньки на крышах, ставни, доспехи воинов — все играло мягким лунным светом. Вода в купальне, мутная и грязная днем, сейчас превратилась в расплавленное серебро. Кйорт любовался чистым звездным небом. Когда он увидел его в первый раз, потрясение было настолько сильным, что он потерял сознание. Сейчас же мог часами разглядывать подмигивающие ночные огоньки, которые неизвестный художник аккуратными мазками тонкой кисти нанес на заоблачном холсте. Каким чудесным образом на густо-синей небесной ткани появляется эта жемчужная россыпь, Кйорта не интересовало. Души ли это предков, осколки далеких Планов, таинственная сила или глаза неведомого чудовища — все равно, потому что это прекрасно!

От созерцания его отвлекло покашливание. Йерро вздрогнул и понял, что они перед жилищем Волдорта. Охотник спрыгнул с коня и тут же пожалел об этом: заныли от боли ноги. Он поблагодарил солдат и тихо постучал в дверь. Через несколько минут за ней послышалась возня, в щелке мигнул огонек свечи, и старческий голос спросил:

— Чем могу послужить, дети мои?

— Волдорт, это я, Кйорт. Отвори, — ответил ходящий.

— Кйорт?! — в волнении воскликнул Волдорт.

Скрипнула спешно отброшенная щеколда, и Кйорт едва успел отойти на шаг от резко распахнувшейся двери, чтобы не получить по лбу.

Волдорт в накинутой на голое тело рясе поднял над головой старенький, затекший воском подсвечник с толстой свечкой, разогнав темноту у крыльца.

— Кйорт? Ты ли это? — священник крепко сжал плечо ходящего и затараторил: — Рад видеть тебя! Проходи в дом. Ты на ногах не стоишь. Что с тобой произошло? Выглядишь, будто бился с сотней диких кошек! Это ты убил ведьму?

Волдорт посторонился, приглашая гостя войти. Ходящий зашел в дом, освещенный десятком толстых оплавленных свечей, и опустился на скамейку у стены.

— Отец, надо позаботиться о Хигло, — попросил он.

— Не беспокойся, — Волдорт достал из печи горшок и бухнул его на стол. — Вот картошка, правда, холодная, и совсем немного. И на вот, выпей.

Он протянул Кйорту кувшин:

— На этот раз это «Капля крови» — отличное южное вино.

— Я не хочу есть, — ходящий скривился, но кувшин взял. — Я хочу рассказать тебе кое-что и выспаться.

— Мне лучше знать, чего ты сейчас хочешь, — бросил Волдорт, выбегая за дверь, и оттуда послышался его громкий голос: — Я займусь Хигло. Поешь и выпей немного. Я скоро.

Кйорт сделал несколько глотков. Ароматное сладкое вино приятно согревало. Охотник прижался затылком к грубо отесанным бревнам, ощущая, как дрема окутывает его.

* * * *

Теперь

он понимал, как чувствует себя слепец. Когда кругом черным-черно. Ни дня, ни ночи. Солнечный день или капли дождя можно ощутить только кожей. Запах почувствовать. Здесь же не было даже этого. Можно мысленно нарисовать картинку, но это будет лишь плодом воображения. Если бы он не видел, как выглядит Нейтраль, он понятия бы не имел, где он и что происходит вокруг. Лишь чернота, куда ни поверни голову. И одинокая серебряная нить. Тонкая, как волос, и прямая, как стрела, лежала у него под ногами. Илур застонал: он точно знал, куда она ведет. Но разве он заслужил такую судьбу? Викарий зарычал от бессильной ярости. Но ведь он не обязан идти по ней? Уж лучше бесконечно бродить во тьме, чем хоть один раз увидеть ворота Радастана. Илур ехидно хохотнул и сделал шаг в сторону. В то же мгновение руки и ноги словно оплела невидимая удавка, сжала и швырнула на спину, вернув на Тропу. Илур застонал от боли в затылке и от осознания собственного бессилия. Невидимые путы ослабели и вскоре совсем исчезли. Викарий мог двигаться вновь, но не хотел. Он так и продолжал лежать на спине.

— Я не хочу! Я не выбирал эту дорогу! — закричал он во все горло, надрывая связки, но вдруг понял, что лишь беззвучно раскрывает рот.

Захотелось плакать, но глазницы не наполнялись слезами. Тело Илура содрогнулось в истерике.

— Мерзкая гадина! Порождение нечистот! Сука-а-а-а! — кричал он, беззвучно шевеля пересохшими и неожиданно потрескавшимися губами. — Будь ты проклят!

Викарий, лежа на спине, выкрикивал страшные проклятия, пока не осип. В голове начали вырисовываться ужасные пытки, которым он подверг бы эту гадину Кйорта. Они сладким, успокаивающим нектаром наполнили воспаленный разум Илура, заставляя на время отступить тягостные, уничтожающие мысли о неизбежности собственного пути.

Викарий злорадно представил, как обнаженного Кйорта укладывают на пыточный стол и он лично медленно поливает его ледяной водой. Потом окоченевшее тело вздергивают на дыбу и начинают очень медленно растягивать, а он сам «ведьминым пауком» выдирает сначала маленькие кусочки кожи с особенно чувствительных мест, постепенно делая уколы все глубже, а сдираемые полосы кожи и мяса все больше. А дыба будет продолжать растягивать этого мерзкого гада, беспомощного и просящего пощады. И когда его сознание начнет угасать от нарастающих мук, его отвяжут, но лишь для того, чтобы скрутить в неестественной, но тщательно продуманной позе при помощи «аиста». И тогда уже через минуты он почувствует бесконечно усиливающийся спазм в области живота и ануса, который начнет расходиться по всему телу. А через некоторое время, когда из состояния мучения мерзавец впадет в полное безумие, снова пойдут в ход клещи или щипцы. И будет это продолжаться не один день. А потом снова дыба. Но на этот раз мышцы на руках и ногах будут надрезаны, для того чтобы ткани могли легко рваться от растяжения…

Илур заурчал от удовольствия. Как же он хотел пустить в ход все известные ему пытки, для того чтобы отомстить. «Стул ведьмы», «охрану колыбели», жаровню, «вилку еретика», пилу, гарроту, шейные ловушки, железный кляп, наматывание кишок…

Сладостные мысли неожиданно были прерваны легкими, но неприятными уколами. Сначала в руках и ногах, потом в шее, груди. Затем покалывания опустились в район паха и многократно усилились, разливаясь по всему телу. Илур вскочил и снова разразился проклятиями. Покалывания нехотя отступили. Викарий потряс сжатыми кулаками в пустоту: