Источник счастья
Шрифт:
— Да, конечно, — Кольт кисло улыбнулся.
Надо было прекращать этот нелепый разговор.
«Может быть, я схожу с ума? — вдруг подумал Кольт. — Зачем я прилетел? Конечно, сейчас мы сменим тему, у меня есть несколько деловых предложений. Здесь нужен ещё один нефтепровод. Японцы хотят войти в долю. Торнтон, американский медиамагнат, просит пару-тройку племенных жеребцов с конезавода. И ещё, надо как-то очень осторожно выяснить, кому он сбывает свою дурную траву. Были неприятные сигналы из ФСБ. Если он погорит на наркотиках, у меня могут возникнуть проблемы. Надо хотя бы подстраховаться».
Кольт допил
— Да, все забываю тебе рассказать, — спохватился хозяин, — тут ко мне вдруг явились археологи из Москвы. В двухстах километрах отсюда развалины древнего храма. Я думал, просто груда камней, хотел даже расчистить там все бульдозерами, освободить место для пастбища. Но вот научные люди говорят, этим камням не меньше двух тысяч лет. На них выбиты письмена, которые пока не могут расшифровать. Похоже на египетские иероглифы, но не совсем. Хочешь, поедем посмотрим? Вдруг они там нарыли древнейшую неизвестную цивилизацию? А что? Разве моя степь не может стать международным туристическим центром? Построим пару-тройку музеев, хороших отелей, починим дороги. Почему нет?
Сердце Оси молчало уже три минуты. Камфора, инсулин — всё было бесполезно. Сестра Арина, тихо всхлипывая и крестясь, вышла из палаты. Потапенко, не отрываясь, смотрел на стрелку секундомера. Таня и Михаил Владимирович, как заведённые, продолжали делать искусственное дыхание и массаж. Пошла четвёртая минута. Профессор распрямился и вытер рукавом мокрый лоб.
— Таня, прекрати. Он умер.
Но она как будто не слышала, сама стала давить на грудную клетку.
Полчаса назад уехал Данилов. Он опаздывал на поезд, они с Таней быстро, бестолково попрощались. Она еле сдерживала слёзы и была занята только умирающим ребёнком.
Светало. Просыпались раненые. Михаил Владимирович силой пытался оттащить её, увести. Фельдшер Васильев вкатил в палату громоздкий прибор, электрический кардиостимулятор.
— Бесполезно, — сказал Потапенко, — четыре минуты не дышит. Мозг умер.
— Не говорите под руку! — крикнула ему Таня.
После третьего разряда появился слабый нитевидный пульс, через мгновение первый хриплый судорожный вздох. Таня, как тряпичная кукла, упала на стул возле койки. Потапенко и Васильев ушли, тихо прикрыв дверь.
— Отправляйся домой, спать, — сказал Свешников.
— Никуда я не пойду.
— Он в коме. Это может продолжаться сутки. Ты собираешься всё время здесь сидеть?
— Да.
— Не сходи сума, Таня.
— Со мной всё в порядке. Это ты сошёл с ума, папа.
— Вот новости! Я? Будь добра, объясни, почему?
— Ты врач и не хочешь спасти жизнь ребёнку. Что это, если не сумасшествие?
— Тебе не стыдно? — Михаил Владимирович подвинул стул, сел напротив неё. — Посмотри мне в глаза. Не стыдно?
Но Таня упорно отводила взгляд. Рука её сжимала сухую кисть Оси. Она была такой же бледной, как он. Коса давно расплелась, под глазами залегли тёмные тени.
— Выслушай
— Я? Мучаю? Что ты говоришь, папа?
— Я знаю, что говорю. Я видел это не раз. Вопреки медицине, вопреки здравому смыслу обречённый человек держится только из любви, из жалости к тому, кто с ним рядом. Но это невыносимо тяжело и не может продолжаться бесконечно. Отпусти его руку. Поедем домой, Танечка.
— И ты не будешь чувствовать себя убийцей, если мы сейчас отправимся домой, оставим его одного? Ты спокойно примешь ванну, выпьешь свой мятный чай с мёдом, ляжешь спать?
Михаил Владимирович быстро взглянул в её заплаканные, бессонные глаза.
— Ты понимаешь, что это нарушение закона? Это подсудное дело, Таня. Я просто не имею права! Я врач, а не шарлатан.
— Именно потому, что ты врач, ты обязан помочь!
— Я помогаю, чем могу.
Они оба кричали шёпотом, Михаил Владимирович то и дело считал пульс Осе, прижимал трубку стетоскопа к его груди.
— Ты никогда не простишь себе, — твердила Таня, — у тебя был шанс, пусть зыбкий, пусть сумасшедший, непонятный, незаконный, но он был. А ты не воспользовался. И знаешь почему? Из трусости, по малодушию. Ты боишься ответственности, опасаешься за своё доброе имя.
— Да, Танечка. Я боюсь, но не того, что ты думаешь. У меня нет способа помочь Осе. Всё, что я имею, — несколько удачных опытов. Никто не вправе использовать ребёнка, как лабораторное животное.
— Папа, ты врёшь, мне, себе, Осе! Папочка, миленький, умоляю тебя, ради Бога, спаси его! — Таня больше не могла сдерживать слезы, плечи её тряслись, она плакала тихо и безутешно.
Михаил Владимирович достал флакон с валерьянкой, накапал в рюмку, поднёс к Таниным губам. Она покорно выпила, не поморщившись. Он вытер ей слезы. Она как будто немного успокоилась.
— Хорошо, папа. Давай поступим иначе. Ты объяснишь мне, что нужно делать, и я всё сделаю сама. Ты можешь даже не присутствовать. Ты же сказал, не надо никакой трепанации, никаких сложных операций. Это просто внутривенное вливание, да?
— Вливание. Но, с точки зрения медицины, недопустимое, смертельное.
— Как же смертельное, если животные живы и отлично себя чувствуют?
— Не перебивай меня, пожалуйста. Ты умоляешь, чтобы я спас Осю, изволь сначала выслушать, что это за спасение. Это мозговой паразит.
— Ты хочешь сказать, обыкновенный глист?
— Я показывал его пяти лучшим специалистам-паразитологам в Москве. Никто не знает, к какому виду отнести эту тварь. Какой-то очень древний червь. В эпифизе крысы-донора оказались цисты, яйца паразита. Я обнаружил их потом, уже после операции, когда провёл гистологическое исследование. В мозговых оболочках, в крови крысы-донора ни цист, ни паразитов не было. Только в ткани шишковидной железы. Известно, что цисты многих паразитов могут существовать в анабиозе бесконечно долго. Для дезинфекции операционных ран я использовал бензин, как обычно. Цисты раскрываются от прямого контакта с разными химическими веществами, в том числе с бензином.