Источник силы

Форчун Дион

— Вы из тех людей, которые испытывают ужас при виде крови?

— Не совсем. Я не люблю ее, но могу терпеть. Я привык к ней в окопах, там всегда были раненые, даже во время затишья.

— И убитые, — вставил Тавернер.

— Да, и убитые, — согласился пациент.

— Так у вас развилась жажда крови?

— Да, что-то вроде этого.

— Недожаренное мясо с кровью и тому подобное, верно?

— Нет, это для меня бесполезно. Страшно сказать, но меня привлекает свежая кровь, кровь, текущая из вен моей жертвы.

— А! — сказал Тавернер. —

Это меняет характер болезни.

— Вы хотите сказать, что это делает ее еще более безнадежной?

— Напротив, то, что вы мне сейчас сказали, вселяет достаточно надежд. У вас нет такой жажды крови, которая влияла бы на ваше подсознание, став жизненной потребностью, что в корне меняет дело.

Крейг быстро взглянул на него.

— Именно так. Я никогда раньше не мог выразить это словами, но вы попали в самую точку.

— Я видел, что ясность выражений моего коллеги вызвала у него полное доверие.

— Мне хотелось бы, чтобы вы на время поступили в мою лечебницу и побыли под моим личным наблюдением, — сказал Тавернер.

— Мне очень этого хочется, но прежде чем я это сделаю, мне кажется, вам следует знать еще кое-что. Это начинает влиять на мой характер. Сначала казалось, что это нечто вне меня, но сейчас я несу за это ответственность, почти помогаю этому и пытаюсь отыскать пути удовлетворения этой тяги, не создавая себе лишних неприятностей. Именно поэтому я и пошел за курами, когда попал к дому Винтеров. Я боялся, что потеряю контроль над собой и нападу на Верил. И в конце концов это действительно случилось, так что моя тактика принесла не слишком много пользы. На самом деле она, я думаю, принесла больше вреда, чем пользы, так как, вероятно, после того, как я уступил влечению, я вошел в более глубокий контакт с «этим». Я знаю, что лучшее, что я мог бы сделать, — это покончить с собой, но не могу на это отважиться. Я чувствую, что после своей смерти я должен буду встретиться с «этим», чем бы оно ни было, лицом к лицу.

— Вам не следует бояться поступления в нашу лечебницу, — сказал Тавернер. — Мы будем наблюдать за вами.

После его ухода Тавернер спросил меня: — Роудз, вы слышали когда-нибудь о вампирах?

— Да, достаточно, — ответил я. — Одно время я страдал бессонницей и читал Дракулу, чтобы уснуть.

— Это, — он кивнул в сторону уходящего мужчины, — необыкновенно интересный экземпляр.

— Вы хотите сказать, что намерены взять в Хиндхед столь отвратительного больного?

— Не отвратительного, Роудз, а душу, попавшую в темницу. Душа может быть и не очень привлекательной, но это делает с ней человек. Стоит ее выпустить, и она скоро очистится.

Я часто восхищался удивительной терпимостью и состраданием Тавернера к грешному человечеству.

— Чем больше вы познаете человеческую природу, — сказал он мне однажды, — тем меньше вам хочется осуждать ее, так как вы осознаете, насколько тяжко ей приходится. Никто не поступает плохо потому, что это ему нравится, он лишь выбирает меньшее из двух зол.

III

Через

пару дней меня позвали из моего кабинета принять нового пациента. Это был Крейг. Он дошел до коврика у входа и остановился как вкопанный. Ему, видимо, было настолько стыдно за себя, что у меня не хватило духу проявить строгость, что является обычным при таких обстоятельствах.

— Я чувствую себя разбитым, как после скачки на норовистой лошади, — сказал он. — Хочу войти и не могу.

Я позвал Тавернера, появление которого, видимо, успокоило нашего пациента.

— Ох, — сказал он, — вы вселяете в меня уверенность. Я чувствую, что смогу противостоять «этому». — И, расправив плечи, он переступил порог. Как только он оказался внутри, с его души как будто бы свалилась тяжесть, и он достаточно благополучно приспособился к местным порядкам. Почти каждый день после обеда Верил Винтер тайком от семьи приходила подбодрить его; казалось, он был на пути к быстрому выздоровлению.

Однажды утром я вместе с главным садовником прохаживался по парку, намечая в нем некоторые мелкие усовершенствования, когда он обронил замечание, которое я невольно припомнил позже.

— Вы думаете, все немецкие военнопленные уже возвращены, не правда ли, сэр? Но это не так. Недавно ночью я прошел мимо одного по тропинке у задней двери. Никогда не думал, что снова увижу их отвратительную форму.

Я вполне понимал его антипатию: он побывал у них в плену, а такие вещи не забываются.

Я тут же забыл его замечание, но через несколько дней мне пришлось его вспомнить, когда ко мне подошла одна из наших пациенток и сказала:

— Доктор Роуз, мне кажется, вы ведете себя крайне непатриотично, предоставляя работу в саду немецкому военнопленному, когда столько демобилизованных солдат не имеет работы.

Я заверил ее, что мы этого не делаем, что вряд ли немец выдержал бы хотя бы день работы под руководством нашего главного садовника, который сам был пленным.

— Но я отчетливо видела мужчину, который прошлой ночью крутился у теплиц, хотя в это время они закрыты, — заявила она. — Я узнала его по плоскому кепи и серой форме.

Я сообщил об этом Тавернеру.

— Скажите Крейгу, чтобы он ни под каким видом не выходил после заката, — сказал он, — а мисс Винтер передайте, что сейчас ей лучше держаться подальше.

Ночь или две спустя, когда я после ужина отправился прогуляться по парку, чтобы выкурить свою послеобеденную сигарету, я встретил Крейга, спешившего напролом через кусты.

— Вы попадетесь доктору Тавернеру на этой дорожке, — крикнул я ему вслед.

— Я не успел отдать письмо почтальону, — ответил он, — и теперь спешу к почтовому ящику.

На следующий вечер я опять встретил Крейга в парке после наступления темноты. Я остановил его.

— Послушайте, Крейг, — сказал я, — если вы пришли в лечебницу, то должны соблюдать здешние правила. Ведь доктор Тавернер просил вас после захода солнца оставаться в помещении.