Источник силы
Шрифт:
Она ждала в тени дома, словно боясь двинуться. Годы дисциплины оставили на ней свой отпечаток, и, словно птичка в клетке, она жаждала свободы, но, когда открылась дверца, оказалось, что она разучилась летать. Тавернер набросил на нее тяжелую твидовую накидку, которую он захватил с собой, и мы, встав по бокам, направились к болоту. Мы шли по той же дороге, по которой проходил наш дикий полет, к сосновой роще, которая росла на гребне, вздымавшемся над плоским дном древнего моря.
Сосны с их редкими пучками иголок не были способны усилить тьму ночи, но отбрасывали гротескные призрачные тени на усеянную иглами почву. В болотистой ложбине
Тавернер снял накидку с плеч Дианы и вытолкнул ее на лунный свет. Она заколебалась, а потом робко спряталась за нашими спинами, но Тавернер, взглянув на часы, вытолкнул ее снова. Это напомнило мне волшебную историю о жизни в джунглях, в которой детенышей приносили на Скалу Совета, чтобы волки стаи могли их узнать и признать. Диана вручалась ее собственному народу.
Мы ждали, а полная луна в окружении золотых облаков плыла по небу. Тавернер время от времени поглядывал на часы. Ветер утих, в наступившей тишине шум потока казался особенно громким, и, хотя я ничего не видел и не слышал, я знал, что под тенью деревьев что-то движется к нам. Я заметил, что весь дрожу, не от страха, а от волнения. Что-то шло на нас, что-то большое, массивное, и в нем возникало множество более мелких вещей той же породы. Каждый нерв в моем теле начал петь, и помимо моей воли ноги сделали шаг вперед. Но рука Тавернера остановила меня.
— Это не для вас, Роудз, — сказал он. — У вас слишком высокий уровень интеллекта, чтобы там искать себе пару.
Я неохотно позволил ему остановить себя. Приступ помешательства прошел и, когда мои глаза опять прояснились, я увидел девушку в лунном свете и знал, что она тоже ощутила Их приход.
Она повернулась к Ним, испытывая страх, смешанный с восхищением.
Они манили ее, но она не решалась ответить им. Потом я почувствовал, как они окружили ее и она не может убежать, а затем я увидел, что она сдалась. Она простерла свои руки к Ним, и я был уверен, что их сжали другие невидимые руки, потом она подняла руки к небу, и, казалось, лунный свет лился через подставленные ладони прямо в ее грудь. Потом она опустила руки и, упав на колени, прижала их к земле и, опускаясь все ниже, прижималась к земле всем телом, пока мягкий грунт не поглотил ее.
Какое-то время она лежала спокойно, потом внезапно вскочила и выбросила свои руки словно в нырке, словно стрела в полете.
— Быстро за ней! — закричал Тавернер, толкая меня в плечо, и я подобно молнии устремился по вересковым тропам.
Но как это отличалось от нашего первого бега! В то время как Диана по-прежнему бежала подобно лани, мои ноги налились свинцом. Жизнь казалась безвкусной, словно в ней никогда уже не появится «изюминка». Только чувство долга заставляло работать мои с трудом двигавшиеся ноги, но вскоре и оно перестало помогать.
Я отставал все больше и больше, никакого второго дыхания не приходило, чтобы облегчить мои усталые легкие, и маячившая впереди меня фигура скрылась среди вереска, унесенная ветром.
Я упал на землю, задыхаясь, истощив все свои силы в первом броске. Пока я лежал, беспомощный, среди вереска и мое сердце выскакивало из груди, мне показалось, что я вижу проносящуюся огромную процессию, подобно недисциплинированной армии пересекающую небо. Изодранные знамена хлопали и развевались, дикая, нестройная, сводящая с ума музыка прорывалась то здесь, то там из пестрой толпы. Пушистые носы на человеческих лицах, когтистые лапы на человеческих
Я проснулся, обнаружив, что надо мной согнулся Тавернер.
— Слава Богу, глаза у вас все еще человеческие, — сказал он.
На следующий день Диана не появлялась. Не знаю, был ли Тавернер этим обеспокоен, но виду он не показывал.
— Проголодается, придет, — это было все, что он соизволил сказать.
Следующий день также не принес о ней никаких известий, и я уже начал сильно беспокоиться, так как, несмотря на то, что дни стояли теплые, ночи были еще холодными, когда вдруг, сидя с выключенным светом у камина в приемной, мы услышали, как кто-то легонько царапается в стекло. Тавернер тут же поднялся и открыл окно, и через него проскользнула Диана и опустилась на коврик у камина прямо у моих ног. Но она сосредоточила свое внимание не на мне, как я ожидал со смущением, а на огне. Мы с Тавернером ничего для нее не значили.
Тавернер вернулся в кресло, и мы принялись молча за ней наблюдать. Туника эльфа, мокрая, оборванная, стала неузнаваемой и казалась единственно возможной одеждой для этой странной, дикой нечеловеческой фигуры у наших ног. Вскоре она села и запустила в спутанные волосы руки, распарившиеся от тепла и едва видимые в ее копне волос, показала белые зубы и розовый язык в своей странной улыбке эльфа и быстрым птичьим движением потерлась головой о мои колени. Выразив таким образом свою признательность, она вернулась к любованию огнем.
Тавернер поднялся и тихо покинул комнату. Я едва осмеливался дышать, чтобы не спугнуть чары, сохранявшие спокойствие нашей посетительницы, и чтобы она не начала вытворять что-нибудь жуткое или приводящее меня в замешательство; но мне нечего было беспокоиться, я значил для нее не больше, чем остальная мебель в комнате.
Тавернер вернулся с полным подносом, и глаза Дианы заблестели. Когда она начала есть, пользуясь ножом и вилкой, она стала больше похожа на человека. Я ожидал, что она будет рвать пищу зубами, но прочно укоренившаяся привычка сохранилась.
— Диана, — сказал Тавернер, после того как она кончила есть.
Она улыбнулась.
— Тебе не хотелось бы сказать «спасибо»?
Она опять улыбнулась и быстрым птичьим движением потерлась головой о его колени, как это сделала со мной, но не сказала ни слова. Он протянул руку и начал гладить и расправлять ее спутанные волосы. Она устроилась у его ног, наслаждаясь заботой и теплом, и вскоре послышалось тихое проникновенное пение, очень напоминающее кошачье мурлыканье.
— На этот раз нам это удалось, — сказал Тавернер.
Однако спустя некоторое время Диана, казалось, проснулась. Ее животные потребности были удовлетворены, и начала вновь заявлять о себе человеческая половина.
Девушка повернулась и, опершись локтем в колено Тавернера, посмотрела ему в лицо.
— Я вернулась, потому что проголодалась, — сказала она.
Тавернер улыбнулся и продолжал гладить ее волосы.
— Но я должна опять уйти, — добавила она слегка вызывающе.
— Ты можешь приходить и уходить, когда захочешь, — сказал Тавернер. — Ты всегда найдешь здесь пищу, и двери всегда будут открыты.