Источник

Миченер Джеймс Элберт

Паломники направлялись к Назарету, и граф объяснял сыну:

– Секрет богатства в том, чтобы иметь много рабочих рук, но в старые времена мы этого не понимали и поэтому уничтожали всех, кто жил на этой земле, потому что они придерживались другой религии. Но мы быстро поняли, что таким образом убиваем самих себя и земля будет лежать втуне, пока мы не найдем руки, которые станут обрабатывать ее. Наш первый граф раньше многих усвоил эту истину, и именно поэтому наша семья вот уж много лет процветает – в отличие от остальных.

– Поэтому мы и смогли построить замок? – спросил мальчик.

– Ну… – замялся отец. Он подумал, что сейчас ему трудно все объяснить, но в свое время ребенок сможет прочесть записи Венцеля из Трира. В его памяти всплыли слова старого хроникера, полные той сдержанной силы, которую граф почувствовал, когда впервые читал их:

«И после смерти моего господина Фолькмара,

да упокоится его христианская душа, в замке Макор состоялись непредвиденные события. Сир Гюнтер из Кёльна незамедлительно взял мою госпожу Талеб себе в жены, а ее сына, Фолькмара-младшего, поместил в тюрьму, где у мальчика почти не было еды, он не видел солнца, и ему никто ничего не объяснял – и там ребенок томился семь лет. Ибо Гюнтер объявил, что у него будет собственный сын, который и унаследует его княжество, но, когда госпожа так и не забеременела, рыцарь в моем присутствии обрушился на нее с проклятиями и крикнул: «Будь ты проклята, твое чрево понесло только от него!» И той же ночью во время пиршества он заорал во всеуслышание, что теперь каждую ночь в течение года будет брать свою жену, пока она не принесет ему сына, а со своего конца стола она тихо ответила, что, поскольку она уже доказала, что может зачать ребенка и выносить его, дело, должно быть, в нем, и, когда она таким образом ввергла его в смущение, мы все расхохотались. У сира Гюнтера было много женщин, которые одна за другой прошли через его ложе, но никто из них не принес ему сына, и ему уже минуло сорок лет, и он понял, что ребенка у него не будет и что, когда он умрет, единственным, кому достанутся его поля и замок, станет тот ребенок, который ныне томится в тюрьме. Он приказал привести к себе пленника. Ему уже минуло одиннадцать лет, семь из которых ему довелось жить в темноте. И милорд Гюнтер стал обращаться с ним так, словно тот был его собственным драгоценным дитятей. Он научил его всему, что знал о войне и об обороне замков, и о том, как управлять крестьянами, чтобы их хозяйства плодоносили. Он приказал мне, чтобы я учил ребенка латыни и греческому, а его дедушка Лука-Бейлиф добился, что тот в совершенстве знал арабский и турецкий. А когда юноше минуло шестнадцать лет, Гюнтер сосватал для него благородную девушку из Эдессы, и старый рыцарь в нетерпении ходил по крепостной стене, пока принцесса наконец не разродилась сыном. И милорд Гюнтер вскричал:

– Во имя Господа, ты будешь достоин владеть этой землей!

И именно этот Фолькмар расширил ее границы».

Тем первым вечером они разбили лагерь на краю болота, которое занимало все пространство между Ма-Кером и Назаретом, а утром один из стражников разбудил спящих криком:

– Журавли поднимаются! – И пилигримам довелось увидеть одну из памятных примет Галилеи: пять журавлей из большой стаи, которая, направляясь на север, опустилась на отдых на краю болота, нашли восходящий с земли поток теплого воздуха. Они попали в него и, не шевеля крыльями, стали стремительно подниматься кверху. Их тела, покрытые темным оперением, были устремлены вверх; на широко раскинутых неподвижных белых крыльях они широкими спиралями поднимались в восходящем потоке воздуха, вытянув вперед розовые клювы и как бы руля длинными красными ногами.

Оставшиеся на земле журавли, глядя, как парят в воздухе их товарищи, поняли, что те нашли восходящий поток. Неловкими прыжками они пересекли лужайку и на распростертых крыльях пошли кверху в столбе поднимающегося теплого воздуха, который и закинул их высоко в небо, где их уже ждали воздушные течения – они-то и донесут их до Европы. И когда Фолькмар с сыном торопливо вышли на утреннее солнце, они увидели загадочную колонну из более чем сотни журавлей – казалось, они неподвижно висели в воздухе, но, тем не менее, один за другим стремительно поднимались в небо, пока первые окончательно не исчезли. И тогда Фолькмар процитировал из Иеремии, который однажды видел, как эти птицы летели над Галилеей: «Да, журавль в небе знает, когда ему приходит время».

– Они дают нам благословение! – вскинулся один из рыцарей, потому что журавли, вздымавшиеся в небо с раскинутыми крыльями, вытянутыми шеями и ногами, образовали огромный загадочный крест от земли до неба.

– Это благословение искренне верующим! – откликнулся другой, и, обнажив головы, они стали осенять себя крестными знамениями, но Фолькмар, видя, как самые верхние журавли начали махать своими огромными крыльями, словно соскальзывая с восходящего потока, сказал про себя: «Не благословение, а предостережение». Они летят в Германию и скоро начнут вить гнезда на каминных трубах Гретца. Эти аисты посланы, чтобы предупредить Фолькмара и его семью – пора покидать Галилею и возвращаться в Германию. Много дней он продолжал мучиться этим

видением – величественный крест, застывший в небе.

Один из солдат, знавший, как пересекать болото, теперь взял на себя командование, и вереница паломников потянулась к югу через загадочные воды, которые в этих местах всегда бросали вызов искателям приключений. Ведя лошадей по узкой тропке твердой земли, пилигримы вспугивали белых эгреток и розовых цапель. Болото было густо заплетено цветами – люпином, тюльпанами, цикламенами, орхидеями и теми, что всегда так радовали детей из Ма-Кера: тонкими зеленовато-оливковыми с коричневыми полосками на листьях, напоминавшими формой Христово сердце, под каждым из которых как бы скрывался маленький серо-зеленый человечек. Дети называли это растение «священник на кафедре», и для маленького Фолькмара оно было самым любимым.

Достигнув дальнего конца болота, паломники наконец обрели под ногами твердую землю, и теперь им предстоял последний этап пути до Назарета. Когда они двинулись в путь, их окружало все богатство и пышность земли Галилейской. Меж ветвей порхали пчелоеды, густые кроны оливковых деревьев блестели в солнечном свете, красные маки, как маячки, отмечали их путь. Пусть себе журавли летят в Германию, подумал Фолькмар. Разве человек может покинуть этот рай? И он решил остаться в этих краях.

В Назарете, продолжавшем оставаться надежным оплотом христианства на этой земле, которой уже завладели неверные, Фолькмар, оставив своих спутников, направился в грот, где архангел Гавриил сообщил Деве Марии, что ей предназначено стать Матерью Иисуса. Это было мрачное место, напоминающее скорее глубокую пещеру, чем грот; стены были покрыты сыростью. Когда Фолькмар стоял в ее узости, он остро чувствовал присутствие Марии и Гавриила. Именно ради этого дрались и умирали немцы, французы и англичане: чтобы христианский мир мог спокойно посещать эти святые места и поклоняться им; но после двухсот лет войн рыцари Ма-Кера могли посещать эти благословенные места только с молчаливого согласия рабов-мамелюков. Так в чем была ошибка? Почему многочисленные Фолькмары не смогли удержать Назарет, а Болдуины – Иерусалим? Почему места страстей Господних оказались в руках неверных, навечно потерянные для христиан? Он не мог этого понять и, склонив тяжелую голову, прошептал:

– Мария, Матерь Божья, мы потеряли Тебя. Не могу понять почему, и скоро нас выгонят отсюда. Прости нас, Мария. Мы не нашли свой путь.

Около часа он в одиночестве провел в святилище, а затем выбрался из его мрачности на солнечный свет и сказал сыну:

– Ты должен спуститься к тому месту, где Слово стало плотью. – И больше он не говорил об этом святом месте.

Затем они поехали на гору Табор, где произошло преображение Иисуса из простого смертного в божество. Там они оставались вместе с монахами, которые, не обращая внимания на угрозы мамелюков, молились на вершине горы. На следующий день паломники добрались до самого сладостного из святых мест, до Цефрекуина, Каны библейских времен, где некий мусульманин с женой показали им то самое ложе, на котором возлежал Иисус во время свадебного пиршества. Юный Фолькмар спросил по-арабски, может ли и он полежать на нем, и мусульманин ответил: «За одну монету любой может им воспользоваться», что мальчик и сделал. Кроме того, он увидел те два из шести кувшинов, в которых была вода, превращенная Христом в вино, и, прикоснувшись к их грубоватой глиняной поверхности, мальчик испытал необыкновенное чувство присутствия Иисуса.

– Это те самые настоящие кувшины? – спросил он, сжимая в пальцах ту глиняную ручку, которую держал Иисус.

– Да, – сказал граф, и, когда остальные не смотрели на него, он тоже взял в руки тяжелый глиняный кувшин. Превращение воды в вино было первым чудом, тем первым шагом по пути, который и привел плотника из Назарета на Голгофу. И Фолькмар услышал те давние слова первого из Фолькмаров, которые передал Венцель: «Ибо в то утро, когда я покинул Гретц, я оказался в Иерусалиме».

«Так что же было решающим фактором в Крестовых походах?» – думал Фолькмар, стоя в этом святом доме. Когда поражение стало неизбежным? Он предположил, что это случилось в некий не отмеченный хронистами год в начале 1100-х, во времена Фолькмара II, когда стало ясно, что переселенцы из Европы не собираются пускаться в долгое путешествие до Иерусалима. «Нам вечно не хватало людей, – пробормотал граф. – Как часто мы слышали о кончине того или иного короля с женой и об их сыновьях, так и не оставивших потомства, которому могла достаться эта земля? Нас всегда было так мало… так мало». И в этой простой глинобитной хижине, где Иисус начал самый таинственный отрезок своей жизни, стали всплывать все эти имена: Болдуин и Боэмонд, Танкред и Львиное Сердце, и тот гнусный Рейнольд Шатильонский, который принес столько вреда.