Источник
Шрифт:
– В последний раз – прикажешь ли ты исчезнуть этой скверне? – Никто не проронил ни слова. – Ткнув пальцем в Леа и ее мужа, он спросил их: – Готовы ли вы немедленно покинуть этот обреченный город? – Снова ему никто не ответил, так что он опустился на колени и трижды припал головой к плиткам пола. Из этого положения он снизу вверх посмотрел на правителя и взмолился: – Как нижайший из твоих рабов, могу ли я молить, чтобы ты обрел себе спасение?
Хананей промолчал, и старец с трудом поднялся на ноги.
У дверей он повернулся и показал на каждого из четверых присутствующих,
– Все это будет уничтожено. – И с этими словами он ушел.
Было слишком поздно возвращаться к постелям, так что Рахаб приказала принести поесть и сказала:
– Твой отец вел себя как старый дурак.
– В пустыне он часто разговаривал сам с собой, – объяснила Леа.
– Я с самого начала предупреждала правителя, что их надо уничтожить, – пробормотала Рахаб. – А теперь он говорит, что уничтожит нас.
– Мы можем и должны бросить на них хеттов, – сказал Уриэль, а когда Леа ушла, Рахаб приказала сыну не выпускать ее за стены:
– Она ибри, и ей нельзя доверять.
– Ты думаешь, что может разразиться война? – спросил молодой человек.
– Он говорил как сумасшедший, – ответил Уриэль, – а войны начинают именно сумасшедшие.
Едва только Цадок оказался под пологом своего шатра, он собрал сыновей и спросил, есть ли у них планы захвата Макора.
– Значит, будет война? – спросили они.
– Прошлой ночью Эль-Шаддаи приказал нам разрушить этот город, – ответил старик.
К его удивлению, Эфер и Ибша выложили ему детально разработанный план, как захватить этот неуязвимый город и принудить его к сдаче.
– Это будет стоить нам многих жизней, – предупредили они, но старик, в котором продолжала кипеть ярость, отказался считать потери. Вместе с сыновьями он предстал перед жертвенником Эль-Шаддаи, и все трое преклонились в молитве.
Утром, едва только открылись ворота, к роднику проследовали четыре женщины-ибри. А тем временем небольшой отряд воинов по вади скрытно подобрался к стенам, ограждающим источник. Две женщины двигались с неловкостью, которая должна была броситься в глаза, но им позволили миновать сторожевые ворота и войти в темный проход, где они тут же кинулись к пустующей караульне. Здесь двое из них скинули женские одежды и, обнажив длинные бронзовые ножи, бесшумно устроились в засаде. Две другие женщины-ибри спокойно прошли вперед и, обнаружив у источника двух горожанок, убили их. Стуком камней в стену они дали сигнал своим собратьям-ибри снаружи, и отряд стал проламывать стену, окружавшую источник. Солдаты в городе слишком поздно поняли опасность, ринулись сквозь сторожевые ворота в туннель, где их перехватили Эфер и Ибша, которые соорудили из глиняных кувшинов и скамеек что-то вроде баррикады. Проход был узок, а двое ибри полны отваги, так что хананеи отхлынули, а еще через четверть часа ибри проломили стену с внешней стороны и завладели источником. Оказавшись внутри, они рванулись вперед освободить Эфера и Ибшу, но, добравшись до баррикады, они нашли Ибшу мертвым, а Эфера тяжело раненным.
Первую схватку ибри выиграли. Теперь они контролировали источник и могли задушить город жаждой. Правитель Уриэль оценил всю важность вражеской победы, но,
Услышав их рассказ, Уриэль решил сразу же отбить обратно источник и призвал из конюшни капитана своих хеттов. Вместе они поднялись на башню, откуда с удовольствием убедились, что ибри, не имеющие никакого представления о военных действиях, толпятся под стенами города.
– Мы просто раскромсаем их, – похвастался хетт, радостно потирая ладони.
– Врежься в них и убей как можно больше, – приказал правитель Уриэль. – Мы должны побыстрее покончить с этой войной.
Хетт побежал к конюшням и приказал своим людям запрягать коней в боевые колесницы, в каждую по две пары. До этого времени правитель держал их в укрытии. Мало кто из горожан знал, что это смертельное оружие было ночью тайком угнано из порта Акко, и никто из ибри Цадока никогда не сталкивался с такими военными машинами. Хетты заняли места возниц. Левой рукой возница управлял лошадьми, а в свободной правой руке держал цепь с тяжелым бронзовым шаром на конце, утыканным шипами. Один удар такого оружия ломал человеку спину. За каждым из возниц стояли двое воинов, привязанных к колесницам, там что руки у них были свободны, дабы держать длинные мечи и тяжелые палицы. При движении колесницы на ободах колес вращались серпы, рассекавшие всех, на кого она налетала. Это наводило ужас и убивало, и теперь правитель Уриэль приказал выдвинуть колесницы к главным воротам.
Когда они заняли боевые позиции и когда максимальное количество ибри продолжало бесцельно толпиться под стенами, по сигналу правителя взвыли трубы и вперед рванулись пешие воины, создавая впечатление, что это обыкновенная вылазка. Ибри, удивленные смелостью хананеев, всей толпой рванулись именно в ту точку, как Уриэль и предвидел, и, когда они стали совершенно беззащитны, он приказал настежь распахнуть ворота. Колесницы галопом понеслись вниз по насыпи и врезались в гущу изумленных ибри. Вражеские воины, предупрежденные, что сейчас последует, сразу же рассыпались по сторонам, уступая дорогу ужасным колесницам, возницы которых, хлеща лошадей, направляли их в самую гущу смешавшихся ибри, а всадники секли и рубили их.
Это была настоящая бойня. Если ибри оставались на месте, готовые драться, их сметали кони; если они отступали, всадники крушили их палицами и ломали им спины; если они просто стояли, то гибли под ударами вращающихся серпов. Цадок, увидев эту резню, вскричал: «Эль-Шаддаи, бог наш всемогущий! На что ты нас обрек?» Но Эфер вырвался из рук женщин, бинтовавших его раны, и прыгнул на спину одной из хеттских лошадей. Он перерезал ей горло, и колесница врезалась в скалы. Так рыжеволосый воин доказал, что и колесницы уязвимы, и лошади не обладают бессмертием, и его ибри, сплотившись, отбросили хеттов градом камней и стрел с бронзовыми наконечниками.