Источник

Миченер Джеймс А.

– Мы жили в пустыне, как ты приказал нам, – молился Цадок, – и если теперь нам предстоит осесть на зеленых полях, то лишь потому, что таково было твое желание.

Пока шатер разбирали, только нескольким избранным дозволялось увидеть, что в нем содержалось. Скиния Цадока хранила причудливо изогнутый кусок дерева, которым Зебул убил труса, убеждавшего ибри, что им лучше умереть в пустыне, чем попытаться преодолеть три дня пути до оазиса к востоку от Дамаска. Тут была нитка бус, истории которой никто не знал, и бараний рог, около тысячи лет назад возвестивший о приходе памятного нового года. А еще тут хранился кусок сукна из Персии – и это было все. В шатре не присутствовал Эль-Шаддай, и тут

не было никаких предметов, представлявших его. Он обитал повсюду, на горе, которой не существовало.

– Наш Бог не в этих лоскутах кожи, – напомнил Цадок своим ибри. – И живет он не в этой скинии. Наш Бог не пленник этого шатра, это мы живем в его пределах.

Пока помощники, перед тем как двинуться вглубь страны, аккуратно упаковывали скинию, старик добавил пять предметов. Теперь эти предметы должны будут сопутствовать колену Цадока, где бы ни лежали его пути, – в память о благоволении Эль-Шаддая, которое он оказывал им в пустыне. На выжженной бесплодной земле старик подобрал несколько бесформенных камней. Это были обыкновенные камни из пустыни, которой им не доведется больше увидеть, но каждый раз, глядя на эти камни Цадока, ибри будут вспоминать свою пустыню.

Во главе колонны из семисот ибри, двинувшихся в путь, трусил маленький ослик, нагруженный красным шатром, а за ним шел старый Цадок. На ногах его были сандалии и штаны из грубой шерсти, стянутые у пояса, с плеч свисал легкий шерстяной плащ, а в левой руке длинный посох, поддерживавший его на каменистой тропе. Порой ветер относил его бороду за левое плечо, и он щурил старческие глаза, пытаясь разглядеть дорогу впереди, в чем ему помогали сыновья. Рядом с ним семенила девушка-рабыня, тащившая бурдюк с водой, а за ним тянулись его жены, его восемнадцать сыновей и двенадцать дочерей, их мужья и жены, братья и сестры, внуки, дяди и все, кто принадлежал к этой большой общине. Вместе с ними под присмотром собак брели козы, овцы, несколько коров, но бульшую часть груза тащили ослы, на спинах которых были приторочены разобранные шатры, запасы пищи и сидели дети. Преодолев подъем на первый встретившийся им холм, многие ибри остановились, чтобы с тоской посмотреть на великую пустыню, которая стольким поколениям давала приют. Но Цадок не стал оглядываться. Он простился с ней в своем сердце, где было суждено вечно жить тревогам этого дня.

Решение, каким путем двигаться на запад, принял Эфер, рыжеволосый молодой человек, который постоянно был готов к войне с городом, обнесенным стеной. На девятнадцатый день похода этот крепкий коренастый воин привел свое племя и бредущий с ним скот на перевал – позже он останется в памяти как гора, – откуда ибри в первый раз увидели землю Ханаана, поразившую их своим богатством. Она лежала к западу от красивой реки, уже тогда называвшейся Иорданом. Никогда еще люди Цадока не видели так много деревьев.

– Здесь мы пересечем реку, – объяснил Эфер. – Справа лежит небольшое озеро, а слева – большое море. Формой море напоминает лиру и называется Кинерет.

– Куда мы двинемся, когда перейдем реку? – спросил его отец.

– Ни направо, ни налево. Мы пойдем прямо вперед, перевалим через эти холмы и выйдем на дорогу, что ведет на запад.

Некоторые из ибри, собравшихся вокруг своего патриарха, стали говорить, что если земли вдоль реки так богаты, то глупо идти еще куда-то в поисках лучших, но Эфер сразу же пресек эти разговоры, предупредив братьев:

– Недалеко отсюда к северу лежит Хацор, могучий город, и мы можем считать себя счастливчиками, если его войска позволят нам пересечь реку, не говоря уже о том, чтобы осесть на землях, которые они считают своими.

Мужчины, которым предстояло вступить в бой, если хананеи нападут на них, когда они будут

пересекать реку, стали оценивающе всматриваться в сторону невидимого города, но старый Цадок видел перед собой не возможного врага, а грядущие столетия, поскольку Эль-Шаддай дал ему возможность предвидеть появление таких людей, как Иешуа и Гидеон, и он пророчески изрек:

– Придет день, и Хацор будет повержен, а сыновья Эль-Шаддая расселятся по всей земле Ханаана, где ныне мы собираемся занять лишь малый кусок ее.

И патриарх вознес благодарение за то, что эта прекрасная земля станет наследством ибри.

Юный Эфер, не поднимая лишнего шума, вывел людей на берег Иордана. Все семьи незамеченными пересекли реку и направились на запад, избежав встречи с воинами Хацора.

Когда ибри обогнули гряду холмов, лежавших между Иорданом и Акко, они получили возможность обозреть богатые долины Ханаана. Они не могли скрыть своего восхищения перед многочисленными реками, что несли свои воды к виноградникам. Склоны холмов были так обильно покрыты травой, что овцы были бы не в состоянии всю ее выщипать. Росли оливковые деревья, тянулись фруктовые сады, жужжали пчелы, нагруженные медом, порхали голуби, которые только и ждали, чтобы их поймали в силки. Если за горизонтом лежали голые бесплодные пустыни, то здесь между холмами тянулись плодородные долины, и ибри преисполнились решимости драться за эти земли. Когда они приблизились к Макору, Эфер начал собирать своих людей в плотный отряд. Осел с красным шатром продолжал идти впереди, но пастухи перегнали стада ближе к центру неторопливо шествующей массы людей, а дети перестали убегать от матерей. Племя охватило чувство восторга, ибо все чувствовали, что близится испытание сил. Наконец, когда с первым днем весны пришло начало нового года и по длине день стал равен ночи, Эфер и Ибша двинулись разведать, как расположен город, который они избрали своей целью. К полудню они вернулись обратно и посоветовали отцу, чтобы на рассвете он направился к городу, именуемому Макор. Вечером осторожный старик разбил лагерь в нескольких милях к востоку от города и собрал своих сыновей и глав остальных семей.

– Мы шли, готовые к сражению, – сказал он им, – и завтра мы увидим те стены, которые вы хотите взять штурмом. Но сражения не будет. – (Его сыновья стали перешептываться.) – Мы будем жить в мире с хананеями, – продолжил Цадок. – Они будут возделывать свои поля, а мы – свои, у них будут свои боги, а у нас – свои.

Самые горячие и решительные члены племени выступили против этой идеи, но Цадок был тверд.

– Эль-Шаддай обещал нам эту землю, и она будет нашей. Но без кровопролития.

Мысль, что им придется вести переговоры, чтобы осесть здесь, разочаровала ибри. Для того ли они острили свое кремневое оружие и по дороге выторговывали у кузнецов бронзовые наконечники копий и стрел? Возражая патриарху, они заявили, что утром двинутся на город и штурмом возьмут его стены.

– Стены Макора падут перед нами и без применения силы, – возразил Цадок.

– Ты не видел их, – не согласились младшие сыновья.

– Но их видел Эль-Шаддай, – стоял на своем старик, – а для него все стены одинаковы. Стоит ему приказать, и они рухнут.

Он предупредил и своих сыновей, и остальных горячих воинов, что такова воля их Бога: земля должна достаться им мирным образом.

– Спроси его еще раз, что мы должны делать, – потребовали сыновья.

Они не представляли, как можно получить эти желанные земли, не полив их кровью, но верили отцу, как человеку, напрямую говорящему с Богом. Когда Цадок в одиночестве двинулся по Дамасской дороге и добрался до долины красных камней, они не пытались последовать за ним, поскольку знали, что старик будет беседовать со своим Богом.