Теперь зима опомнится едва,Как беглый царь, на грани отреченья,И Днепр, огибая острова,Сплавляет лед по чинному теченью.Залив раскрыт. Строптивым сквознякомПродуты флейты ивняка речного.Песок речной, дрожа озябшим ртом,Глотает брагу снежного покрова.Люблю смотреть на этот слезный пирС крутого парка на высоком склоне,Где под рукой прибрежный тонет мирИ все Левобережье на ладони.А в городе гадают по часам.Я сам включаюсь в этот счет проворный.И горбится асфальт глубоко-черный,И шляется за мною по пятам.И
тут, и там уже витает хмель.В составе воздуха – переизбыток влаги.И повинуясь удивленной тяге,Слетает с крыш дочерняя капель.
«Ладони твои – два дара, две доли…»
Ладони твои – два дара, две доли,Две птицы, на волю отпущенных в поле.Скитаются где-то, с чужими сплетаются,Тепло им, ладоням – они забываются…Взовьются – и канут. И станут со мноюГорючей травою, плакучей листвою.
«Синяя ночь. Тишь и теплынь. Око…»
Синяя ночь. Тишь и теплынь. ОкоТалой луны перья небес чистит.И тополя все в серебре – сколькоБелых монет – не сосчитать! – листьев.Но раскрадет свет серебра – утро.Но исклюют тишь тишины – птицы.Нет мне богатств – тени твоей смуты.Нет тишины – голос, твои лица…
Надпись на книге
Знаю, когда-нибудь вновь, книгу открыв,ты забытуюНадпись прочтешь, а меж строкпамять живую мою.Глянут не глядя зрачки,ласточки воспоминанийЗыбкий покинут приюти закружат над тобой…И, с этих пор, ты полюбишьэти нехитрые строки,Где осыпается время,как золоченый песок.
«Этот город сам не свой…»
Этот город сам не свой,Без тебя неузнаваем,А вчера казался раемИ беседовал со мной.Без тебя властитель мой,Мой учитель, свод Софийский,Гордый крестник византийский,Клонит купол золотой.Вез тебя перевитой,Бирюзовый, как в апреле,Ослепительный «Растрелли»Не парит над суетой.Без тебя калитки той,В старый сад, никто не ищет.Без тебя я сам, как нищийНад копилкою пустой.
На день рождения
Год от года,Счет от счетаВсе труднее сердце дышит.День рожденья,День круженьяВсе печальнее и тише.Только нет его милее,Легче нет,Прозрачней нету —Беглой спицейВ колесницеОн прокатится по свету.
«Друг друга нам нельзя касаться…»
Друг друга нам нельзя касаться,Ни сном, ни голосом задев.Лишь оглянись – и вновь раздастсяКружащий, тающий напев.Лишь оглянись – и вновь прольетсяНа раздорожье ворох трав,И птичье племя распоется,Листву на ноты разобрав.
«Ты вошла – и по-новому время пошло…»
Ты вошла – и по-новому время пошло,От тебя начиная отсчет.В этот год все поимое светом взошло,И казалось не кончится год.И казалось… А в дивном беспамятстве вазПо неделям не вяли цветы,И не двигалось солнце, и мучило нас,И сияло нам до слепоты.Птицы пели – и ты просыпалась, смеясь,И лазурь проливалась в ответ,Запевала свирель, и вилась, и вилась,И казалось не кончится свет.И казалось…
чёлка,На синей кофточке жучок.В чернилах пальцы. Не сидитсяНа месте. Вроде ветерка:Летает, нежится, кружится;Нетерпелива и легка.Красуется, читает книжкиПро рыцарей и королей.А молчаливые мальчишкиУже записки пишут ей.В записках бред. Как это ново!Ответа нет. Посланье вновь.И в воздухе витает словоЕще незримое…
Знание
Знаю я ярость и мощь твоюкогда ты обрушиваешься внезапно…Знаю любовь твоючто расщепляет мозграсплавляет сознаниеЗнаю гнев твойчто вздымается кровьюот лживого слова…знаю тяжесть твою…Знаю все твоеи этого довольно…
[Всё во всем]
Это ты расщепляешьзамыкающиеся в темномЭто ты связуешьрассеянное в сомненииЭто ты прорастаешьв опустевшем сознанииЭто ты мучительно прорастаешьв замкнувшемся самосознанииЭто ты светло прорастаешьв больном сознанииЭто ты неожиданно отступаешьи отвращаешься…память неожиданно отступаети медленно отступает жизньЭто ты объемлешь всёЭто ты прорастаешь во всемЭто ты всё во всём1987
«А душа все летает туда…»
А душа все летает туда,И дрожит, и под окнами бродит,Будто тать в ожиданье суда,Где последняя ночь на исходе.Разве можно так больно любить?Разве свет не повинен смежаться?Говорят: нужно память убить.Что мне в том? Нам уже не расстаться.Нам уже не проститься с тобой.Это будет без времени длиться.Выжжет сердце. Скрестится с судьбой.И умрет. И опять возвратится.
Загадка
Ни журавль, ни синица,А доволен сам собой,Хорохорится, ершится,Побродяжка городской.Сердобольная жилетка,Да опасливый зрачок,С ноготок грудная клетка,Хвастунишка, дурачок.Все б ему прыжки да пряткиПо задворкам, по верхам.С огольца и взятки гладки,Сам встает, ложится сам.День-деньской одна забота:Был бы цел да был бы сыт.От призора, приворотаСам себя заговорит.Сам найдет себе горбушку,Сам возьмет себе подружку.Сам потужит-погрустит,Позабудет, посвистит.
«Горчайший мой собрат и друг…»
Борису Марковскому
Горчайший мой собрат и другТишайший, ткущий под сурдинкуСозвучий вздорных полукруг,Смятеннейшую паутинку,Смотри! что лебединый крикЗвезда взошла в последней трети,Скорбит пред вечностью старик,А белый ангел двери метит.И твердь сдвигается дрожа,И вширь ложится книга жизни…Семижды имени бежав,Душа откроется на тризне.В последней, смертной наготеИ прямоте. Крыла расправит…И нам земные сны и те,И те грядущие оставит.И нет их слаще и страшней,И жизнь глядит в себя, как в небыль,И отирает слезы небом,И белый город снится ей.