Исток
Шрифт:
— Богиня, я прошу только…
— Умолкни, — велела Сенида. — Ты забываешься, Питер. Имей в виду: я могу читать мысли людей.И еще я могу подчинить себе волю любого, кто вызывает мое недовольство.
— Да… да, конечно, Богиня, — выдавил Линиум.
— А теперь слушай внимательно, — сказала она. — Я решила, что пришло время познакомиться ближе с некоторыми аспектами человеческого существования… скажем так… на более интимном уровне. Управлять человечеством — дело достаточно деликатное, и я подумала, что тут нам с Сиренами может помочь технология
Она придвинулась ближе…
Линиума как будто обдало дыханием ледников… Он закрыл глаза.
— И что должно получиться в итоге? — спросил он безо всякого выражения.
Она на секунду задумалась. А когда заговорила, ее слова прозвучали так страшно, так неотвратимо:
— Ребенок, которого я наделю даром предвидения. — Она произнесла это так, словно говорила о чем-то обыденном, повседневном. — Мальчик, который потом станет мужчиной. Он расскажет обо мне людям, и те станут мне поклоняться. Он подчинит себе их сознание. Он тоже будет барахтаться в этой трясине плоти, но у него будет доступ к моей технологии духа. Ему в равной степени будут доступны и дух, и материя. — Она рассмеялась, так страшно, так жутко. — И разумеется, я позабочусь о том, чтобы он страдал. Страдал много и страшно. Как подобает любому мессии.
— А почему я? — спросил Линиум безо всякой надежды.
Она вздохнула:
— Ты сам знаешь ответ. У тебя… как бы это сказать… определенная репутация в Мире Духов. — Она на секунду умолкла, а потом добавила: — И, может быть самое главное, ты не знаешь ни жалости, ни сострадания. Ни к кому. Даже к самому себе.
Она посмотрела ему в глаза:
— Питер.
Ему показалось, что он видит вечность: сгущенный поток информации.
Бледная, как сама смерть, Сенида улыбнулась ослепительной вспышкой анти-материи, которая уничтожает любую материю. Ее глаза были как солнечные короны во время полного затмения. Линиум зажмурился. Перед мысленным взором предстало лицо, нежное, тонкое: словно маска из алебастра, подсвеченная изнутри. Загорелая кожа казалось почти прозрачной. А потом что-то вторглось в его сознание и захватило его целиком. Лицо стало меняться. Теперь это было лицо не одной, а многих женщин — прекрасных и отвратительных. Изысканное сладострастие цветущей юности — восторг бурной жизни, которая еще не задумывается о времени (разрушено, стерто) — умиротворенная, зрелая женственность, знающая себе цену (разрушено, стерто) — жалкая немощь старости в преддверии смерти (разрушено, стерто)…
Едкие образы обжигали сознание.
Потом он услышал восхитительный женский голос. Голос пел, обращаясь к нему на неведомом языке. Слова и мелодия скользили по коже, как прикосновения невидимых рук. Они, эти руки, ласкали его живот и его естество. Они были прохладными, мягкими, опытными и умелыми. Их прикосновение возбуждало. Никогда в жизни он не испытывал такого пронзительного возбуждения — на грани срыва, на грани потери сознания. Их ласки делались все более настойчивыми, все более страстными…
Веки дрогнули, глаза открылись. И он сразу же пожалел об этом >>>>>
Охваченный ужасом, он наблюдал, как из женского естества Сениды изливается темный зловещий туман. Он обнимал ее всю, этот черный туман — обретал очертания и форму свирепого Демона ночи. Тело Демона корчилось и выгибалось, как будто сведенное судорогой. Он, а вернее, она, ибо Демон был женщиной, приподняла свою бледно-молочную кожу, как покрывало из тонкого шелка, вырвала целую пригоршню вен и артерий и слепила из них свое собственное подобие.
Эта вторая Сенида, порождение черного тумана, прильнула к телу Линиума, как будто разъятому на части. Ее рука легла на его возбужденное естество, и он излил свое семя в бездну — такую громадную, что она поглотила его сознание.
Ее глаза закатились… она облизнулась…
На секунду Сенида позволила своей жертве прикоснуться к информационному полю, и он узнал все, что способно вместить человеческое сознание. Это был просто каприз, продиктованный не милосердием, а извращенной жестокостью — ей хотелось увидеть, хотелось прочувствовать каждую микросекунду его распада.
Его глаза вновь открылись. Отчаянный взгляд устремился к жестокой любовнице. Понимание обрушилось, как молот. Но искренний ужас в глазах Линиума только усугубил удовольствие Сениды. Они вместе исполнили гимн кошмара и боли. Линиум чувствовал, как прикосновения Сениды проникают в него, точно живой поток тьмы. Ее губы прижались к его губам; ее рот — как открытая рана, которая скоро затянется коркой запекшейся крови.
Мгновение застыло… весь мир обратился в скользкую ледяную плоскость, без стремлений, желаний и целей… приглушенная взрывная волна. Разрушительное видение билось, как пульс, в двух реальностях сразу.
Расторжение становится единством.
Неживое преобразует свое естество.
— ААААААААААААААААААААА… — закричал Линиум, загоняя себя в беспамятство этим криком…
15
Сновидец открыл глаза. Заглянул в безбрежную зыбкую синеву.
Чувства вернулись со следующей волной мыслей. Небо подернулось легкой облачной дымкой. Дымка сгущалось, и вот весь небосклон стал цвета охры. Облака прижимались телами к песчаным складкам. Небо билось, как сердце, в обольщающем ритме. Тук, тук, тук… а потом была вспышка слепящего света…
Он сел, морщась от боли. Стряхнул с себя пепел кустарника. Текучее марево жара прогнало сладострастные облака — солнце поднялось над миром. Пока Сновидец спал, ему в рот заползли какие-то мелкие насекомые и утонули в слюне. Он выплюнул на песок их потускневшие трупики. Ничего себе завтрак,подумал он.
Боль в голове билась, как сердце гонца, пробежавшего многие мили. Лицо было как древний папирус. Но он все же нашел в себе силы подняться. Колени и плечи пронзила боль — ему показалось, что кости сейчас прорвут кожу, обожженную горячим песком. Ветер оттер его дочиста, отшелушил все детали, истончил связи духа и плоти.