Истоки морали: В поисках человеческого у приматов
Шрифт:
Высокая степень солидарности у бонобо стала возможной благодаря среде обитания, позволяющей сообществу быть более сплоченным, чем, скажем, у шимпанзе. Шимпанзе в поисках рассредоточенной по большому пространству пищи приходится разбиваться на маленькие группки, а нередко и проходить значительные расстояния в одиночку. Бонобо живут иначе. Они держатся вместе и всегда дожидаются отставших, а на заходе солнце устраивают настоящий «закатный хор», цель которого — собрать всех сородичей и построить ночные гнезда высоко на деревьях. Очевидно, им нравится быть вместе. Доступ к громадным фруктовым деревьям, а также к многочисленным съедобным травам нижнего этажа леса помогает обеспечивать существование их тесного сообщества, ядром которого является «вторичное сестричество». Я называю его «вторичным» потому, что связь между самками в нем не основана на родственных узах. Будучи мигрирующим полом, самки бонобо оказываются при взрослении в неродственных группах.
Привязанность к детенышам, разумеется, типична для всех млекопитающих. Однако один
Сравнивая общество бонобо с нашим, я нахожу слишком много различий, чтобы согласиться с теми, кто готов принять его за образец для подражания. Я не думаю, что принятая у бонобо свободная любовь подошла бы нам. С одной стороны, эволюция снабдила нас собственным способом защиты детенышей, по существу, противоположным способу бонобо. Вместо того чтобы делить отцовство, люди влюбляются и часто ограничивают свое влечение одним человеком, по крайней мере, на какой-то период времени. При помощи института брака и нравственно обязательной супружеской верности многие общества пытаются полностью прояснить вопрос отцовства. Конечно, эти попытки очень несовершенны, всегда хватает и флирта, и неуверенности; тем не менее они увели нас в совершенно ином направлении. Как правило, самец человека — мужчина — делится ресурсами со своими детьми и их матерью и помогает заботиться о детях — неслыханное событие у бонобо и шимпанзе. Самое главное, мужчина обеспечивает женщине и детям защиту от других мужчин.
Если речь идет о сходстве между человеком с его ближайшими родичами среди человекообразных обезьян, то проще всего сравнивать мужчин с самцами шимпанзе. Самцы шимпанзе вместе охотятся, объединяются против соперников и вместе защищают территорию от враждебно настроенных соседей; в то же время они борются за статус в группе и соперничают из-за самок. Это противоречие между, с одной стороны, общностью целей, а с другой — неизменным соперничеством хорошо знакомо и мужчинам; возьмите любую спортивную команду или корпорацию. Мужчины там вовсю состязаются между собой и в то же время понимают, что нуждаются друг в друге — ведь иначе их общая команда пойдет ко дну. В книге «Вы просто не понимаете» (You Just Don’t Understand) лингвистка Дебора Таннен рассказывает о том, как мужчины используют конфликты для повышения собственного статуса и реально получают удовольствие от споров с друзьями. Если ситуация заходит слишком далеко, они разряжают ее шуткой или извинением. Так, бизнесмены могут кричать и даже запугивать друг друга на совещании — и тут же шутить и смеяться все вместе в перерыве в комнате отдыха.
Размытая грань между конфликтом и сотрудничеством не всегда понятна женщинам (для них «подруга» и «соперница» означают совершенно разные вещи), но для меня это вторая натура — ведь я вырос в семье, где было шестеро мальчишек, зато девочек не было вовсе. Надо сказать, мой интерес к процедуре примирения после драки у шимпанзе объясняется отчасти тем, что я не могу рассматривать агрессию исключительно как зло — а именно такой была преобладающая точка зрения в те времена, когда я только начинал свои исследования. На агрессивное поведение даже навешивали ярлык «асоциальное», а я никак не мог этого понять. Для меня потасовки и драки всегда были способом уладить отношения, а деструктивными они становились только в том случае, если у сторон отсутствовали сдерживающие начала или если после схватки никто не пытался навести мосты. Большую часть времени самцы шимпанзе прекрасно ладят друг с другом и во многом лучше, чем самки, умеют снимать напряжение в отношениях даже со злейшими соперниками при помощи долгих сеансов груминга. Копить обиды для самцов нехарактерно.
Но я вижу признаки сходства и с бонобо, особенно когда речь заходит об эмпатии и социальных функциях секса. Не то чтобы человек пользовался сексом так же свободно и публично, как они, но внутри человеческой семьи секс служит примерно тем же социальным клеем, как он примиряет бонобо. Я считаю их очень чуткими, гораздо более чуткими, чем шимпанзе. Стоит одной особи хотя бы слегка пораниться, и его тут же окружают сородичи, готовые осмотреть и вылизать рану или хотя бы разобрать шерсть и утешить бедняжку грумингом. Роберт Йеркс в книге «Почти человек» описал, как его бонобо заботился о серьезно заболевшем товарище, и отметил, что если бы он подробно описал поведение этой
48
Роберт Йеркс (1925, с. 246) писал: «Если бы я рассказал о его [бонобо] альтруистическом и очевидно приязненном поведении по отношению к Панзи [больному шимпанзе], меня наверняка заподозрили бы в идеализации обезьяны».
Лишь недавно стало известно, как в мозгу бонобо встроена такая чувствительность. Первый намек дала особая группа нейронов, так называемые веретенообразные клетки. Предполагается, что эти клетки задействованы в механизмах самосознания, эмпатии, чувства юмора, самоконтроля и других человеческих привилегий. Первоначально их находили только у людей, но, как обычно бывает в науке, позже они были обнаружены и в мозгу человекообразных обезьян, в том числе бонобо. Затем пришло время исследований, в которых сравнивались конкретные зоны мозга у шимпанзе и у бонобо. Оказалось, что области, связанные с восприятием чужого страдания, такие как мозжечковая миндалина и передняя часть островко-вой доли мозга, у бонобо заметно крупнее. В мозгу этой обезьяны также хорошо развиты нейронные пути, позволяющие сдерживать агрессивные импульсы. Рассказывая об этих ней-рологических различиях, Джеймс Риллинг с коллегами делает вывод о том, что мозг бонобо имеет физиологическую основу эмпатии.
«Мы предполагаем, что эта нейронная система поддерживает у бонобо не только повышенную эмпатическую чувствительность, но и такие поведенческие схемы, как секс и игра, задача которых — снижать напряжение и таким образом уменьшать дистресс [49*] и тревожность до уровней, совместимых с просоциальным поведением».
Когда я впервые встретился с бонобо, об этом еще ничего не было известно, но теперь-то понятно, что я был прав: бонобо не такие, как остальные человекообразные обезьяны. Французы называют их «шимпанзе с левого берега» — как из-за необычного образа жизни, так и потому, что обитают они на южном берегу реки Конго, текущей на запад. Эта могучая река надежно отделяет их от шимпанзе и горилл, живущих на северном берегу. Тем не менее у бонобо и с гориллами, и с шимпанзе были общие предки, причем их общий с шимпанзе предок жил менее 2 млн лет назад. Вопрос на миллион долларов: на кого был похож этот предок — на бонобо или на шимпанзе? Иными словами, который из двух видов человекообразных обезьян ближе по внешности и поведению к тому примату, от которого происходим мы сами? На данный момент наиболее вероятным представляется вариант, по которому шимпанзе и бонобо нам равно близки, поскольку их ветви развития разделились много позже того момента, когда от их общего предка отделился человек. Согласно общепринятой оценке, ДНК у нас с ними общая на 98,8 %, хотя другие расчеты дают для этого показателя «всего лишь» 95 %.
49*
Дистресс — стресс, связанный с резкими отрицательными эмоциями и оказывающий разрушительное влияние на здоровье.
Недавняя публикация генома бонобо подтверждает, что у человека есть общие с бонобо гены, которые отсутствуют у шимпанзе, — и наоборот, есть общие с шимпанзе гены, которых у бонобо нет. Более детальные сравнения ДНК еще впереди, но уже сейчас ясно: довод о том, что об эволюции человека нам может рассказать только шимпанзе, лишился всяких оснований. Бонобо способен рассказать не меньше. Наш вид мозаично схож и с теми, и с другими высшими приматами или, как я уже говорил, человек — «биполярная обезьяна». В хороший день мы можем быть милы и ласковы не хуже бонобо, а в дурной — не уступим шимпанзе по деспотичности и жестокости. Как вел себя наш общий предок, неясно, но изучение бонобо, вероятно, даст нам необходимую информацию. Дело в том, что бонобо никогда не покидали влажного дождевого леса, тогда как шимпанзе в свое время переселились в полуоткрытое редколесье, а наши предки вообще покинули лес. Так что бонобо, скорее всего, испытывали наименьшее эволюционное давление. У них было меньше стимулов к изменению, а потому они могли сохранить больше первоначальных черт. Американский анатом Гарольд Кулидж пришел к такому же мнению, когда в 1933 г. заключил по результатам многочисленных вскрытий, что бонобо напоминают «общего предка шимпанзе и человека сильнее, чем любой из ныне живущих шимпанзе».
Глава 4
Бог умер или просто впал в кому?
Бесполезно разубеждать человека в том, в чем он никогда не был убежден.
Однажды тихим воскресным утром я прогулялся из своего дома в Стоун-Маунтин (штат Джорджия) до дороги (а мы живем на вершине холма), чтобы взять из ящика газету. Рядом остановился кадиллак, и из него вышел крупный мужчина в официальном костюме. Он протянул мне руку и одновременно с крепким рукопожатием объявил гулким радостным голосом: «Ищу заблудшие души!» Я иногда бываю излишне доверчивым, но соображаю медленно, так что не сразу понял, о чем он говорит, и даже обернулся, подумав, что он, наверное, потерял собаку, но потом опомнился и пробормотал что-то вроде: «Я не слишком религиозен».