Истоки Нила
Шрифт:
Презреннейший из всех людей на свете хихикнул, запихал худую костлявую руку в карман, вытащил оттуда пачку белых кусочков картона, скрепленных с одной стороны, оторвал один из них по линии перфорации и вручил его Бобу. "Моя визитка, сэр. Предприятие мое невелико, это верно, но оно постоянно растет. Не воспринимайте м-ра Мартенса чересчур всерьез. И не покупайте ему слишком много выпивки. Здоровье у него уже не то, что прежде... впрочем, хорошим оно никогда и не было". И, рассмеявшись на прощание, словно зашелестела кукурузная шелуха, - он отправился прочь.
Мартенс вздохнул, слизнув последние росистые капельки с подтаявшего ледяного кубика. "Я живу под смертным
В гудящей прохладе бара Боб Розен попытался ухватиться за мысль, застенчиво прятавшуюся в уголке сознания. Он чувствовал, что во всех прочих отношениях сознание у него, как никогда, ясное. Но так или иначе он упустил эту мысль и обнаружил, что рассказывает сам себе смешную историю на французском языке, и (хотя во время обучения в средней школе ему никогда не удавалось получить отметку выше 80) подивился чистоте своего произношения и засмеялся, дойдя до сути анекдота.
– Наплюй на черные неглиже, - говорила полная блондинка.
– Если хочешь сохранить привязанность своего мужа, - сказала я ей, - послушай лучше меня...
Ускользнувшая было мысль приплелась обратно по своим собственным соображениям и прыгнула прямо в руки Бобу. "Проговориться?
– повторил он с вопросительной интонацией.
– Проговориться насчет _чего_? Я имею в виду Шэдвеллу".
– Презреннейшему из всех людей на свете, - машинально добавил старый Мартенс. И тогда на старой его физиономии возникло престранное выражение: гордое, коварное, боязливое...
– Вам хотелось бы найти истоки Нила?
– спросил он.
– Хотелось бы?
– Пусть себе _едет_ в Мейн, - сказала я.
– Пусть себе целыми днями раскрашивает скалы, - сказала я.
– Только, ради Бога, держи его к чертям подальше от острова Файр [маленький островок в Нью-Йорке, рядом с Лонг-Айлендом, место для отдыха, известное тем, что там собираются гомосексуалисты], - сказала я.
– Хэролд, ну разве я не права?
– спросила крупная блондинка.
Боб понял, что Пит Мартенс что-то шепчет. Судя по выражению его лица, что-то важное, и молодой человек попытался разобрать слова среди гула, а при этом в голове его возникла пьяная мысль: надо бы все это застенографировать или вроде того... _хотите узнать, вправду узнать, где это зарождается и как, и как часто?_ Но нет, разве я что-нибудь знаю? Много лет я была Кларой, гадкой мачехой, а теперь я - Клара, гадкая теща. _Встречаются ли такие в каждом поколении? Должно быть... известно уже много лет... известно уже много лет... только Кто? и Где?
– искал, исследовал, как Ливингстон и все прочие, проводившие исследования, искавшие, перенося лишения, истоки Нила_...
Кто-то, скорей всего Клара, издала долгий, повергающий в дрожь крик, а потом в голове Боба Розена на некоторое время не осталось ничего, только гудение, гудение, гудение, а старик Мартенс откинулся на спинку стула, и его кроваво-красный глаз смотрел на него в сардоническом молчании, и веко медленно-медленно опускалось, закрывая его, но старый Мартенс так и не сказал больше ни единого слова.
Похмелье оказалось настоящим кошмаром, который постепенно оседал, благодаря (а может, вопреки) всем средствам, до которых удалось додуматься больному мозгу
Прошла минута, прежде чем он понял, что шум, доносящийся теперь до него, вовсе не приглушенное эхо сверления, а стук в дверь. Неверной трясущейся походкой он добрался до нее и открыл. Он ничуть не удивился бы, если бы на пороге оказался ворон, но там стоял высокий, слегка сутулый человек с крошечной головкой и скрещенными на груди, как у богомола, руками.
Последовало несколько тщетных сухих щелчков, а затем из горла Боба вырвалось имя: "Шэдберн?"
– Шэдвелл, - мягко поправили его.
– Т.Петтис Шэдвелл... Боюсь, вы плохо себя чувствуете, м-р Розен...
Боб вцепился в дверной косяк, тихо застонал. Руки Шэдвелла расцепились и показался - не маленький человечек, которого он потихоньку обкусывал, а - бумажный пакет, который вскоре открыли.
– ...поэтому я взял на себя смелость и принес вам немного горячего куриного бульона.
Он оказался блаженно теплым, в нем присутствовали и вкус, и консистенция. Боб вылакал его, прохрипел слова благодарности. "Не стоит, не стоит, - махнул рукой Шэдвелл.
– Всегда рад оказать небольшую услугу". Воцарилось молчание, его нарушали лишь слабые глотательные звуки. "Старик Мартенс, как жаль. Конечно, он _был_ стар. И все же, какое потрясение для вас. Удар, как мне сказали. Я, э-э-э, надеюсь, у вас не было неприятностей с полицией?"
Казалось, от горячего бульона у Боба внутри возник мягкий прилив сил. "Нет, они очень мило себя вели, - сказал он.
– Сержант называл меня "сынок". Они меня и привезли сюда".
– А-а.
– Шэдвелл погрузился в задумчивость.
– У него не было родственников. Я это точно знаю.
– М-м-м.
– Но... допустим, он оставил пару долларов. Маловероятно, но... И допустим, он завещал пару долларов кому-нибудь или, может, какой-нибудь благотворительной организации. Неважно. Нас это не касается. Он никак не стал бы вносить в завещание свои бумаги... наброски старых материалов, написанных им, и все такое. Это вообще для людей интереса не представляет. Возьмут и выбросят или сожгут. Но для _меня_ они представляют интерес. Я хочу сказать, знаете ли, я ведь всю жизнь занимаюсь рекламой. Когда был мальчишкой, разносил рекламные листки. Это факт.
Боб попытался представить себе Т.Петтиса Шэдвелла мальчишкой, не смог и стал пить бульон. "Хороший бульон, - сказал он.
– Спасибо. Очень любезно с вашей стороны".
Шэдвелл упорно твердил, что оно того не стоит. Он хихикнул. "Старина Пит таскал в своем старом портфеле обалденнейшие материалы, - сказал он. По сути дела, часть их имела отношение к одной затее, которую мы когда-то пытались вместе осуществить. Однако из этого ничего не вышло, и старикан по этой причине стал склонен к некоторой запальчивости, но все же... я полагаю, она показалась бы вам интересной. Можно я вам покажу?"