Истоки
Шрифт:
— Какая же это беседка? Просто испортили чудесный дуб. Едва ли это сделал Петр, — сказал похожий на царя человек.
— Так, по крайней мере, г-говорит легенда, — ответил другой. «Слава Богу, и заика вдобавок ко всем другим своим достоинствам!» — подумал Михаил Яковлевич, Он отошел на несколько шагов и снова оглянулся. Заикающийся человек внимательно на него смотрел. «Еще подумает, что я сыщик!» Черняков почувствовал, что ненавидит этих людей.
Михаил Яковлевич и на старости лет любил рассказывать об этой своей встрече в июне 1879 года с Желябовым и с Александром Михайловым. Он говорил, что лица у них были смертельно бледны и глаза горели
В наступившей темноте незнакомый город стал неприветлив. В окнах зажглись огни. Дворянская улица пустела. Черняков вернулся в гостиницу. Она тоже перестала ему нравиться. «Наверное есть клопы», — угрюмо думал он, поднимаясь по лестнице. «Ковра, должно быть, не чистили с гоголевских времен». В номере постель была уже готова. Михаил Яковлевич снял пиджак, расстегнулся, опять лег на диван и стал читать «Двадцать месяцев в действующей армии». Хотя он не любил ретроградов, лейб-гвардии штабс-ротмистр Крестовский был теперь менее ему неприятен, чем собравшиеся в лесу молодые люди.
Революционеры никак не могли быть виноваты в том, что отвлекали от него Лизу Муравьеву. Однако безотчетное раздражение против них у него все росло. «И что они могли там обсуждать? Где бы достать денег, чтобы выпустить новое издание „Чтой-то, братцы“ или какую-нибудь другую пошлость в том же роде? Куда они лезут? Кому интересно — что думают и решают эти молодые люди, которые, вероятно, за всю жизнь не прочли десятка книг? Если выбирать, самодержавие я предпочитаю пайдократии [154] . — Тот, с длинной бородой, был, правда, взрослый. Да, да, Мамонтов рассказывал анекдотики о «легкомыслии и невежестве старичков Берлинского конгресса». Я знаю цену этому дешевому зубоскальству репортеров, они ведь убеждены, что они умнее Бисмарков и Биконсфильдов… Мамонтов сам революционер и шалый, бестолковый человек, ему бы тоже к этим на лужайку! Он будет, разумеется, говорить, что никакой разницы нет, Бисмарки ничего не понимают и эти ничего не понимают, и все суета сует!» — раздраженно думал Михаил Яковлевич. В последнее время у него отношения с Мамонтовым стали несколько натянутыми, — оба старались не думать о причине.
154
власть детей (греч.)
Душевное состояние Чернякова становилось все более тяжелым по мере того, как все более злобными становились его мысли. Он вскочил, прошелся по комнате, опять лег. Вдруг он подумал, что если те двое гуляли по парку, то верно их заседание кончилось. «Ну да, как я раньше об этом не догадался! Но где же тогда она? Значит, общего обеда у них нет? С кем же она обедала? Не с тем ли юнцом, который пил из ее бутылки?» В эту
— Ничего, это я. Не пугайтесь и не надевайте пиджака, — сказала она. — Страшно жарко. Вы очень шокированы?
— Я прежде всего счастлив, что вас вижу!
У него болтались сзади на пуговицах подтяжки; из-под одеяла на подушке торчала его ночная рубашка. И почему-то это было не совсем неприятно Михаилу Яковлевичу.
— Ну, хорошо, застегните подтяжки и наденьте пиджак, я отвернусь… Готовы? Отлично. Скажите правду, вы очень шокированы? Конечно, дамам не полагается входить в номера одиноких мужчин. — Она расхохоталась. — Мне решительно все равно, если швейцар внизу принял меня за уличную женщину.
— Ах, как я рад, что вы пришли, — горячо сказал Черняков. Все его раздражение мгновенно рассеялось. — Но прежде всего, ведь моей вины нет: я правильно вас понял? Вы сказали в десять, у бюветки?
— Совершенно верно. Я могу допустить что угодно в мире, но не то, чтобы вы ошиблись в часе встречи или опоздали. Аккуратность — вежливость королей. Просто я освободилась раньше, чем думала, и решила, что могу за вами зайти. Надеюсь, вы уже обедали? Я тоже пообедала, но мне хочется чего-нибудь холодного. Тут у вас вода?.. Фу, теплая!
— Лиза, давайте выпьем вина. Я сейчас закажу.
— Чудно. Мне не приходило в голову, что вы можете меня здесь угостить, — ответила она, — не обратив внимания на то, что он впервые назвал ее Лизой. — Закажите холодного вина и фруктов. Кажется, мужчины, принимающие таких дам, всегда заказывают вино и фрукты, правда?
— Я закажу шампанское.
— По какому такому случаю? А впрочем, валяйте. Я рада. — Она опять рассмеялась звонко и неестественно. Елизавета Павловна была бледна. Под глазами у нее обозначились круги. Она говорила очень быстро. Черняков позвонил, зачем-то вышел навстречу коридорному, заказал вино и вернулся, незаметно сунув ночную рубашку под одеяло. Он сел рядом с Лизой на диван и нерешительно взял ее за руку.
— Что ж, у них нашлось шампанское? Спасибо, вы душка. Говорят, вас ваши слушательницы так и называют «душка Черняков».
— Лиза, с вашего разрешения мы нынче шутить не будем. Я хочу говорить с вами очень серьезно и об очень важных предметах.
— Это какая-то фраза из Цицерона или из Спинозы. Вы ее перевели с латинского?
— Нет, откажемся на сегодняшний вечер от шуток. У нас происходят какие-то недоразумения. Вы посылаете мне телеграмму, которая меня очень взволновала…
— Правда?
— Можете мне поверить! В телеграмме вы указываете свой адрес: Воронежская, семнадцать. Я приезжаю на Воронежскую, семнадцать, старуха мне говорит, что никакой Муравьевой в доме нет.
— Это действительно недоразумение, Черняков. У меня было условлено с швейцаром, куда передать телеграмму. Старуха просто не знала. Я рассчитывала, что вы протелеграфируете, когда приезжаете, и что я вас тогда встречу на вокзале.
— Вот как! Но не проще ли было указать в телеграмме ваш настоящий адрес?
— По некоторым причинам, мне казалось, что так будет лучше.
— Вот именно. К этим некоторым причинам я и перехожу. Надеюсь, вы не считаете меня дураком и не думаете, что я поверил, будто у вас в лесу был пикник? Это было революционное собрание.
— Почему вы думаете?
— Потому что ваши мальчики сидели на пнях с таким видом, что за версту было видно конспираторов. Не хватало только черных плащей, масок и кинжалов.
— Может быть, вы и правы. Мы еще неопытны, нам всем надо учиться конспиративному делу.