Историчесие повести
Шрифт:
Копье это метнул юнкер Клопфлейш, которому удалось выкарабкаться из-под павшей лошади. Видя, как он удачно попал в цель, юнкер громко рассмеялся. Но это был его последний смех на этом свете: Яанусов меч сверкнул в воздухе — и голова рыцаря оросила землю своей кровью. Яанус видел, что работники защищаются из последних сил; сопротивление их ослабевало с каждой минутой, но с уст не сорвалось ни единого крика о пощаде. Они не искали спасения, они старались как можно дороже продать свою жизнь. Им не пришлось долго ждать. Один из них вскоре схватился рукой за грудь, пронзенную копьем, хрипло застонал и упал навзничь. Рыцарь, его сразивший, направил коня, топча еще содрогающееся тело, но
Луч радости пробежал по лицу работника. Он искал глазами своего юного хозяина, который только что мощным ударом свалил с лошади какого-то бледного молодого рыцаря.
Спасайся, хозяин! Я умру с радостью! — закричал работник, ловко отбивая удары нового противника.
Нас только двое? — крикнул Яанус, на миг оборачиваясь. — Так умрем же и мы, но умрем с честью!
Во время сражения Яанус искал глазами виновника всех бед — Одо. Наконец он увидел его: Одо стоял близ ворот один, бледный, с опущенными глазами. В ту сторону Яанус и начал прорубать себе дорогу через толпу. Удары его были страшны, меч его глубоко врезался в тело врага. Неиссякаемая, исполинская сила, казалось, была в его руках. Никто уже не осмеливался напасть на него прямо, его старались окружить железным кольцом, сжимающимся со всех сторон. Он не обращал внимания на эти попытки врагов и продолжал прокладывать себе путь.
Но тут до его слуха донесся крик — то кричал последний из его работников. Яанус круто обернулся. Трое рыцарских слуг отрезали ему путь отступления.
Но он увидел, что дверь в дом раскрыта настежь и тело последнего из его людей лежит на пороге. Несчастный в смертельном страхе пытался укрыться в доме, но, распахнув дверь, получил роковой удар и свалился у входа.
При виде раскрытой двери у Яануса мелькнула новая мысль. Он был один против кровожадной стаи врагов; со всех сторон глядела на него, оскалившись, безжалостная смерть — ив юном мужественном сердце проснулась могучая жажда жизни.
С внезапным подъемом сил бросился он на противников, преграждавших ему дорогу, — одному рассек голову, другому пронзил мечом шею и, перескочив через тело убитого работника, очутился в доме.
Господа и слуги остановились в оцепенении, и каждый мог прочесть в глазах у другого: «Не хотел бы я попасть к нему в когти! Это не крестьянин и вообще не человек, а сам дьявол…»
Наконец, кто-то из них, оказавшийся побойчее, заговорил:
— Лисица сама попалась в ловушку. Нам остается только поджечь гнездо и поддеть лису на копье, если она выскочит из какой-нибудь дыры-
Это предложение было принято с восторгом. Шайка окружила дом со всех сторон, чтобы ни одно живое существо не могло из него выбраться. Окно в комнате Яануса оказалось открытым, его тотчас же заделали. Никому и в голову не пришло, что в этом подобном замку крестьянском доме могут быть потайные выходы. Слуги обложили стены дома соломой и сухим хворостом и разом зажгли их. Пламя взвилось по бревенчатым стенам, коснулось высокой кровли, ворвалось через отворенную дверь в дом и со свистом заплясало в окнах. Из объятого огнем дома выбежали две перепуганные насмерть служанки с обгорелыми волосами и платьем. Их встретили грубыми насмешками и объявили военной добычей. Пламя жалобно свистело и выло, точно ему жаль было уничтожать это жилище, так долго служившее приютом счастливым людям. Поджигатели ждали, что вот-вот раздадутся вопли несчастного Яануса, преследуемого
с опаленными волосами. Но в горящем доме ничего не было слышно, только ревел огонь да искры трещали и плясали в столбах дыма, взвивавшихся к небу.
Старик Тамбет все еще лежал у ворот. Удар, нанесенный мечом плашмя по его обнаженной голове, оглушил его, он ослабел от потери крови, страшное несчастье помутило его разум. С трудом подняв голову, он пристально глядел в огонь; спутанные, окровавленные волосы покрывали его лоб, рот был открыт, нижняя челюсть отвисла и по временам судорожно вздрагивала.
Одо все еще стоял тут же, прислонившись к бревенчатому забору, скрестив руки на груди, и смотрел, сердито кусая губы, что творили его спутники. Он знал, что враг нашел свою гибель в горящем доме. Но это его не радовало! Он отомстил не так, как подобает честному человеку, эта расправа накладывала на его честь новое несмываемое пятно.
Яанус, сын мой, где ты сейчас? — шептал старик про себя. Одо слышал это, и на лице его появилось злорадное выражение, которое, однако, сразу исчезло.
Твой сын сейчас жарится там, в доме, — сказал он глухо.
Старик, хотя и слышал эти слова, не повернул головы и не проронил ни слова. Только тихо, еле заметно, покачал головой.
— Слышишь, старик? — повторил Одо. — Твоего сына там жарят живьем. Тебя это радует?
Тамбет опять ничего не ответил, но на этот раз легкая усмешка скользнула по его лицу. Эта усмешка говорила: «Если бы мой сын Яанус был еще в доме, он не позволил бы себя изжарить, как поросенка. Этот поросенок схватил бы сковороду и хорошенько разукрасил бы поварам головы».
Вдруг сквозь шипенье и треск огня донесся пронзительный крик. Пламя настигло бедного Маануса. Его бледное, искаженное болью лицо на одно мгновенье показалось в слуховом окне. Но тут обрушилась часть крыши, узкие языки пламени заметались из стороны в сторону — и больше ни звука, только треск пожара…
Все, кто слышал крик, сбежались, и стали со страхом спрашивать один другого, не был ли это «он сам». Но люди, которые видели лицо несчастного мальчика, ставшего жертвой пламени, молча качали головами. Все недоумевали и изумлялись. «Что он — погиб уже или так и сгорает живьем без единого звука?» — думали они.
С грохотом провалилась вся крыша. Искры рассыпались далеко вокруг, амбар и хлев тоже загорелись, пламя лизало и забор вокруг дома. Люди стали выбегать со двора. Одо наконец очнулся от своего оцепенения. Его спутники хотели бросить старика Тамбета в огонь, но Одо приказал поднять его и отнести в замок.
Весь отряд собрался на опушке леса против горевших строений. Прежнее беспечное веселье исчезло. Спасаясь от огня, уцелевшие унесли с собой убитых и раненых, и тут оказалось, что трое цветущих отпрысков рыцарского рода, бывшие утешением для своих родителей и отрадой для возлюбленных, поплатились жизнью за эту легкомысленную выходку. Кроме того, убито было трое слуг, и глубокие раны давали чувствовать многим участникам набега, что веселая затея превратилась в печальную действительность.
Медленно рушились горящие строения, пока, наконец, не превратились в груды дымящихся головешек. Высокая печная труба еще стояла и, как бы угрожая, поднимала к небу свою почерневшую, задымленную голову. До последней минуты у всех, кто смотрел на пожар, было какое-то странное чувство: им казалось, что исполинская фигура бесследно пропавшего Яануса вот-вот покажется среди дымящихся развалин. Но только синий дым клубился над чернеющими углями и, поднимаясь, плыл высоко в воздухе багрово-серым облаком.