Историчесие повести
Шрифт:
Гавриил бродил часа два по пустынным улицам, потом вернулся в трактир. С удивлением заметил трактирщик, что швед, ушедший несколько часов назад с измазанным лицом, но с трезвой головой, возвратился с чистым лицом, но с хмельной головой — он шатался и распевал песни.
Так вот какое дело было у тебя в городе! — ворчал трактирщик. — Не мог ты здесь напиться, что ли? Думал в другом месте лучшее пойло найти?
Не сердись, хозяин! — просил швед заплетающимся языком. — Что сделано, то сделано. Но в таком виде я не могу показаться в замке — комендант с пьяными
Во время этой длинной тирады, которая излилась из уст Гавриила далеко не так гладко, как мы здесь передаем, пьяному шведу удалось сунуть в руку трактирщику блестящий золотой кружочек и тем придать своим словам чудодейственную силу. Трактирщик тотчас же перестал брюзжать, проводил пьяного гостя в свою лучшую комнату, приготовил ему мягкую постель, сам стащил с него сапоги и вежливо пожелал ему спокойной ночи.
Гость проспал половину ночи и весь следующий день, причем сна его не тревожил грохот пушек, раздававшийся в тот день то из города, то из лагеря осаждающих. Вечером трактирщик явился его будить.
Вставай! Может, ты тоже пойдешь бить русских?
Бить русских? — повторил Гавриил, делая вид, будто еще не совсем проснулся, а сам в то же время напряженно слушая.
Конечно! Сегодня ночью выйдут все: немцы, шведы, городские парни, Иво Шенкенберг со своим отрядом, а кроме того и Каспар фон Мённикхузен со своими голодными мызными вояками. Начальником на этот раз будет сам комендант Хинрих Хорн. Они собираются взять штурмом заставу на Тынисмяги, отобрать у русских пушки и повернуть против них же самих. Дует сильный северный ветер, идет снег, и это нашим людям на руку. Если дело пойдет удачно, завтра город будет свободен.
В котором часу будет вылазка? — спросил Гавриил, зевая.
В час ночи.
Гм! — проворчал Гавриил. — Моя бедная голова, правда, еще гудит от вчерашнего тумана, но если все пойдут, то и мне отставать не годится. Сейчас я еще не решаюсь показаться в замке, но когда наступит время вылазки, я украдкой пристроюсь к остальным; если мне случится в бою совершить какое-нибудь геройское дело, никто потом не станет спрашивать, где я сегодня пропадал. А коня еще не украли?
Конь в конюшне, я его кормил чистым овсом. Отличный жеребец, нужно признаться. Откуда ты его взял?
У меня богатые родители, — коротко ответил Гавриил. Он расспросил еще о том о сем и велел подать себе есть, причем в руку трактирщика скользнул второй золотой кружочек.
В час ночи были подняты Харьюские ворота, и шведско-немецкое войско в глубокой тишине выступило из города. Когда все вышли и ворота уже начали опускать, прискакал еще один шведский всадник, догонявший остальных. Он еле-еле успел проскочить под опускавшимися воротами.
Снег перестал. Временами из-за разорванных туч выглядывала луна, освещая побелевшую землю. В русских укреплениях на Тынисмяги огни были потушены. На земляном валу стоял сторожевой и дремал, опершись на длинное ружье.
Кто идет?
Князь Загорский! — был ответ.
Не верю. Стой, стрелять буду!
Но прежде чем часовой успел привести в исполнение свою угрозу, всадник оказался на валу. Прогремел выстрел, с головы всадника слетела шведская шляпа. Через миг Гавриил сорвал с воина шлем и надел его себе на голову; шведский мундир он уже сбросил раньше. В то же время он крикнул оторопевшему сторожевому:
— Беги вдоль палаток и кричи изо всех сил, как я:
«Вставайте, русские люди, враг идет!».
И враг действительно был уже близко. Как вихрь, несся большой отряд всадников к земляному валу, а за ними бегом следовали пешие воины. Гавриил один не мог их остановить, ему пришлось, отбиваясь, отступить к заставе. Но большая часть русских уже поднялась на ноги и взялась за оружие. Завязалась жаркая рукопашная схватка. Редко слышались ружейные выстрелы, дрались большею частью мечами, копьями и топорами; в темноте, в ужасающей сумятице боя, то тут, то там русский погибал от руки русского, немец от руки немца.
Гавриил сражался в первом ряду русских, его меч бушевал среди вражеских всадников. Он искал Иво, но нигде его не находил. В одном из немецких рыцарей, который был одет в железный шлем с красными перьями и бился, как лев, впереди немецкого отряда, Гавриил, как ему показалось, узнал Мённикхузена и старался держаться от него в стороне. Но рыцарь как будто преследовал его. Напрасно Гавриил отступил к палаткам — рыцарь пробил себе дорогу между пешими воинами и стремительно обрушился на Гавриила.
Остановись, рыцарь Мённикхузен! — сказал Гавриил по-немецки, защищаясь при этом мечом от ужасного удара. — Я не хочу твоей смерти!
А я не хочу жить! — сказал Мённикхузен, поднимая руку для нового удара.
Беги, рыцарь! — настойчиво продолжал Гавриил. — Ты видишь, что не можешь меня одолеть. Беги и живи на радость своей единственной дочери!
У меня нет дочери! — гневно заскрежетал зубами Мённикхузен. — Я не вижу твоего лица, но ты, на верное, какой-нибудь предатель из наших же. Ты хочешь меня уговорить и этим спасти свою жалкую жизнь, но ты погибнешь от моей руки.
С большим трудом отбивался Гавриил от яростных ударов противника, но сам не отвечал на них. Он решил утомить рыцаря и взять его живым в плен. Но судьба решила иначе. Луна на миг показалась из-за туч. Невдалеке от сражающихся раздался выстрел. Мённикхузен пошатнулся и, словно пораженный молнией, свалился со вставшего на дыбы коня. Тотчас же соскочил с коня и Гавриил, наклонился и приподнял голову упавшего рыцаря. Мённикхузен был еще жив, но не мог произнести ни слова, кровавая пена показалась у него на губах. Ружейная пуля попала ему в грудь. Гавриил призвал двух русских воинов и велел им отнести раненого рыцаря в палатку начальника заставы князя Приемка.