Исторические хроники с Николаем Сванидзе. Книга 2. 1934-1953

Сванидзе Марина

Фронтовики ищут работу, но часто не находят ее по своей довоенной специальности. Те, кто ушел на фронт со школьной скамьи, кроме войны, вообще ничего не знают. С жильем совсем плохо. Наваливаются болезни. В Советской армии — единственной из всех участвовавших в войне — отпуска военнослужащим не давали. Только по ранению. Крайнее физическое и психическое истощение дает о себе знать сразу после войны.

После войны — два миллиона инвалидов. Руководители предприятий и учреждений, как правило, отказывают им в приеме на работу. На пенсию, положенную фронтовику-инвалиду, прожить невозможно. Они, спасшие Родину, нищенствуют

на вокзалах, на базарах, у церквей.

Общение между фронтовиками, связанными теперь еще и послевоенными проблемами, в 1946-м — это вопрос жизненной необходимости. На этот сложнейший социальный вопрос найден простой ответ. Это "Голубой Дунай". Такое народное название получают открытые после войны убогие пивные и закусочные, где фронтовики собираются вечерами, где они могут выговориться, где они просто находятся среди своих, где у всех общее прошлое. "Голубой Дунай" — последнее прибежище той особой свободы, которую люди ощутили на фронте.

Из дневника писателя Эммануила Казакевича: "Я зашел в пивную. Два инвалида и слесарь-водопроводчик пили пиво и вспоминали войну. Один плакал, потом сказал: "Если будет война, я опять пойду"". Про этих людей, про миллионы таких людей, пришедших в тяжелую, нищую, послевоенную жизнь, большой писатель-фронтовик Виктор Астафьев скажет: " На исходе лет вдруг обнаруживаешь: что и было в твоей жизни, чем можно гордиться, о чем печалиться, это она — война".

Для другой части людей, прошедших фронт, жизнь не будет исчерпана войной. Это те, кому повезет с работой, кто сумеет психологически восстановиться и найдет себя в новой жизни. И главное, это те, кто после фронта, прямо в гимнастерках, придут в институты и университеты и начнут учиться. Две половины фронтового поколения впоследствии будут плохо понимать друг друга.

Но в 1946-м власть боится самостоятельного сплочения людей, вышедших из войны. Власть запрещает даже официальные общественные организации ветеранов. Запрещает сразу после победы. В мае 1945-го председатель Совинформбюро Лозинский обратился к Молотову с предложением создать для ветеранов войны Совет маршалов и Общество Героев Советского Союза. Предложение отвергнуто.

Страх власти перед угрозой нового декабризма необыкновенно велик. Декабрьское восстание в России в 1825 году — следствие освободительного похода в Европу в финале войны против Наполеона. В 1945, в 1946 годах победителей в войне с фашизмом, вернувшихся из Европы, необходимо рассеять, смешать их с общей массой. На самом деле о декабризме и речи нет. "Мы не могли даже представить себе какой-либо другой системы", — говорит писатель-фронтовик Вячеслав Кондратьев.

Писатель-фронтовик Виктор Некрасов пишет: "Увы, мы простили Сталину все! Коллективизацию, тридцать седьмые годы, дни военных поражений". Кадровый офицер и будущий диссидент Петр Григоренко говорит: "Сомнения, стучавшиеся в душу накануне войны, исчезли. Сталин был снова для меня "великий непогрешимый вождь" и "гениальный полководец". Таково обаяние победы, что эту чушь принимаешь за откровение. Меня не могло смутить ничто".

1945 и 1946 годы — это пик популярности Сталина. Из воспоминаний военного корреспондента Александра Авдеенко. Он пришел на парад Победы с маленьким сыном. Он берет сына на руки. Тот видит Сталина. В тот день шел дождь. Мальчик спрашивает: "А Сталин не промокнет?" — "Нет, закаленная сталь не боится

дождя". — "Папа, а почему Сталин не приказал Богу сделать нам хорошую погоду?"

Война — необыкновенно сильное массовое переживание. Война была так страшна, что исказила память о том, что было до нее. Если бы после всех безвозвратных потерь у людей спросили бы — как вы хотите жить после войны, они бы честно ответили — как до войны. Война оставила в памяти людей только хорошее, что было в довоенной жизни. А все остальное стерла. Такой вот подарок война сделала Сталину.

Поэтесса Маргарита Алигер пишет: "Весной 1946-го Ахматова была бодра и спокойна. У нее просили стихи, печатали их, платили деньги. "Да, да, деньги, — говорила Анна Андреевна. — Это хорошо, что деньги. Они ведь так нужны людям". Деньги ей нужны были, чтобы раздавать нуждающимся знакомым".

Ахматова знает цену отсутствия денег. Ее не печатали шестнадцать лет подряд. С 1924-го по 1940-й. В 1924-м на Невском она встретит партийную советскую писательницу Мариэтту Шагинян, которая скажет: "Вот вы какая важная особа. О вас было постановление ЦК: не арестовывать, но и не печатать".

До запрета на публикацию Ахматова в присущей ей манере говорила, что не любит видеть в печати свои стихи: это все равно, как забыть "на столе чулок или бюстгальтер". Но стихи — это и единственный доступный поэту вид заработка. Его у Ахматовой власть отбирает.

Из дневников писателя Константина Федина: "19 августа 1929 года. Был у Ахматовой. В ней что-то детски жалкое, очень несчастное и неприступное в то же время".

К этому времени крайняя бедность Ахматовой уже бросалась в глаза. В любую погоду она в старой шляпе и легком пальто. Только когда умерла ее приятельница, Ахматова получила завещанную ей старую шубу, в которой и ходила до самой войны.

От прежнего внешнего облика одной из ярчайших звезд русской поэзии Серебряного века — одна знаменитая челка и худоба. Она и в старой, ушедшей, жизни хвасталась: "В мою околоключичную ямку вливали полный бокал шампанского". А Осип Мандельштам до революции шутил: "Ваша шея создана для гильотины".

В 1929-м Константин Федин, глава Издательства писателей в Ленинграде, предпринимает отчаянную попытку издать двухтомник Ахматовой.

Федин полтора часа говорит с главным цензором Лебедевым-Полянским. Федин в дневнике напишет: "Нельзя назначать на цензорское место людей, которым место в приюте для идиотов". Стихи Ахматовой света не видят, публикации не подлежат.

С таким прошлым весна 1946 года кажется фантастической. Кажется, что война действительно что-то изменила в советской жизни. 8 марта в "Ленинградской правде" под рубрикой "Знатные женщины нашей страны" опубликована фотография Ахматовой.

В марте 1946-го подписана к печати ее книга "Стихотворения Анны Ахматовой. 1909–1945 годы". Тираж — 10 тысяч экземпляров. Ахматова уже держит в руках сигнальный экземпляр. Его привозит в Фонтанный дом посыльный из Гослитиздата. Вместе с посыльным приезжает корреспондент газеты "Вечерний Ленинград", который берет у Ахматовой интервью.

В 1946-м, кроме неожиданно удачной литературной жизни, у Ахматовой и в личной жизни счастье. Ее личная жизнь в 1946 году вся в ее сыне. Он вернулся с фронта и теперь с нею. Ее сын — это и сын расстрелянного в 1921 году поэта Николая Гумилева.