Исторические портреты
Шрифт:
Ян Велевицкий повествует, что 9 октября утром «неприятель явился со всеми своими силами, и пешими, и конными. Хотя и с нашей стороны было немало отрядов, чтобы удержать неприятеля, однако они начали отступать, так как неприятель открыл ужасную стрельбу. Поэтому король тотчас вывел всё своё войско в поле и прислал помощь своей пехоте, а с другой стороны и военачальники приводили ей подобную же помощь. Началась ужасная битва, продолжавшаяся до ночи; неприятель во что бы то ни стало, хотел сбить нас с холма, а мы столь уже упорно отбивали все его нападения. Хотя победа была на нашей стороне, и хотя было убито много знатных русских, однако и с нашей стороны многие были убиты, а ещё большее число ранено, так как неприятель непрерывно поддерживал самую ужасную стрельбу. С таким усилием неприятель старался
На следующий день король Владислав IV сам «тщательно осматривал расставленные на занятом нами холме пушки, а также сделанную там насыпь и выкопанные рвы, и везде давал приказания». Королевское войско поручило важное преимущество: польские пушки стреляли в лагерь Шеина с господствующей высоты, нанося осаждённым большие потери. Ответный огонь русского «наряда» был малоэффективен. Казалось бы, король одержал победу. Однако впечатление, произведённое предыдущей «ужасной битвой», было так велико, что польские военачальники отказались от попыток взять русский лагерь штурмом. Это признавал и Ян Велевицкий: «В лагере нашем под Смоленском в течение этого месяца отчасти были деланы не столько сильные нападения на лагерь Шеина, отчасти мы бросали ядра в неприятельский лагерь; при том все наши старания клонились к тому, чтобы пресечь неприятелю все пути, которыми он мог или получать съестные припасы, или привозить дрова».
Надо признать, что меры по полной блокаде русского лагеря были приняты королём Владиславом IV быстро и умело. Он приказал «запорожским казакам разбить свой лагерь в бок от лагеря Шеина», а сам с главными силами совершил обходный манёвр, вышел в тыл лагерю и занял село Жаворонки на Московской дороге, отрезав Михаилу Шеину путь к отступлению и к получению помощи от московских воевод. Русский лагерь был окружён плотной сетью конных разъездов, которые перехватывали гонцов с грамотами в Москву, и, как подчёркивает Велевицкий, «из них мы узнали многое о состоянии лагеря Шеина».
А положение в лагере было тяжёлым. К началу ноября уже обнаружился недостаток в продовольствии и фураже. У Михаила Шеина кончилась «казна», и он, чтобы заплатить жалованье наёмникам, вынужден был занимать деньги у иноземных полковников, состоявших на русской службе. Упадок духа, ссоры и даже прямые потасовки с применением оружия — вот чем характеризовалась обстановка в ротах наёмных солдат, которых к тому же оставалось немного — число перебежчиков росло. В декабре положение ещё более ухудшилось, начался голод, болезни. Но воевода продолжал обороняться. «Частые стычки», «вылазки из лагеря» — вот какими записями наполнено повествование Яна Велевицкого. И, наконец, многозначительная запись: «Поляки в течение этого месяца всё более и более стесняли лагерь Шеина и предлагали ему различные условия сдачи...»
Речь шла даже не о сдаче, а о перемирии на достаточно почётных для воеводы условиях: король предлагал разменяться пленными, а потом оба войска, русское и польское, должны отступить «каждое в свои пределы». Почему Владислав IV предлагал такое перемирие, можно только гадать: то ли упорное сопротивление русских полков и большие потери в королевском войске были тому причиной, то ли преувеличенные слухи о сборе русских ратных людей в Можайске (польские лазутчики преувеличивали их численность в три раза!). В конце ноября одному из гонцов Шеина удалось пробраться с этими предложениями в Москву. Царь послал со своим псарём Сычёвым ответную грамоту с согласием принять королевские условия, но гонец до воеводы Шеина не добрался: лагерь был уже в «тесной осаде». И потом, в декабре 1633 и январе 1634 годов, поляки перехватили несколько царских гонцов. У одного из них нашли зашитый в сапог тайный «наказ» начать переговоры с Владиславом IV, ибо бояре «желают мира». Но и этот «наказ» до Шеина не дошёл.
1 февраля 1634 года в Москву пришла последняя «отписка» Шеина из-под Смоленска, в которой воевода доносил, что «ему и ратным людям от польского короля утесненье и в хлебных запасах и в соли оскудение большое».
Положение сложилось трагическое. Почти все возможности для
Вероятно, единого мнения по этому вопросу в правительстве царя Михаила Романова не было. После получения последней отчаянной грамоты от воеводы Шеина разрешения на перемирие не последовало, наоборот, в Можайск по царскому приказу поехал окольничий князь Григорий Волконский «для совета» с воеводами Черкасским и Пожарским. Ему надлежало выяснить, могут ли они оказать помощь русским полкам под Смоленском. Волконский вернулся в Москву 6 февраля и подтвердил: «Да, могут!» Но только 8 и 11 февраля из Разрядного приказа были посланы грамоты в Можайск и Калугу о начале похода к Смоленску. Однако эти распоряжения опоздали. Исчерпав все возможности для продолжения борьбы и не зная, придёт ли помощь, воевода Михаил Шеин подписал перемирие с королём Владиславом IV. Это произошло 16 февраля 1634 года после длительных переговоров на Жаворонковой горе.
Как оценить поведение Михаила Борисовича Шеина?
Пожалуй, ему выгоднее было бы заключить перемирие с королём гораздо раньше, когда положение не было таким безнадёжным, и в Москве, кстати, были согласны, о чём гонец Сычев должен был известить воеводу. Но гонец не дошёл до русского лагеря, и Михаил Шеин продолжал героически обороняться. Иначе он поступить не мог, не такой он был человек, чтобы сдать град без приказа (а укреплённый лагерь был для Шеина градом!). Военная целесообразность вступила в противоречие с нравственными принципами, и последние одержали верх. Как оказалось, на горе самому воеводе...
Немаловажно выяснить, могла ли подойти помощь русским полкам, осаждённым в Смоленске?
Известно, что 3 марта 1634 года ратные люди воевод Черкасского и Пожарского находились всё ещё в Можайске, не вышло войско и из Калуги, и если прибавить время, необходимое в зимних условиях для похода к Смоленску, то воевода Михаил Шеин мог получить реальную помощь лишь месяца через полтора-два после заключения перемирия. Столько времени Шеин никак не мог продержаться...
9
В исторической литературе условия перемирия оцениваются как сравнительно благоприятные для русского войска, если учитывать его тяжёлое положение в осаждённом со всех сторон лагере и большое численное превосходство королевской армии. «Русские комиссары», которые от имени воеводы Михаила Шеина вели переговоры с поляками, «добились максимума в тех условиях, в которых находилась армия Шеина. Все русские ратные люди могли свободно отступить от Смоленска, сохранив холодное оружие и мушкеты с зарядами» [47] . К тому же заключённое под Смоленском перемирие не связывало рук московскому правительству, имело ограниченный характер и позволяло остальным русским ратям продолжать военные действия. По словам Яна Велевицкого, «мир этот не распространялся на целое государство Московское и на царя его, а только на войско Шеина».
47
Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII век. М., 1955. С. 475.
И всё-таки это было поражение. Михаил Шеин потерял всю осадную артиллерию, планы возвращения Смоленска были окончательно похоронены. Король Владислав IV постарался обставить вывод русского войска из-под Смоленска унизительными условиями. По свидетельству того же Велевицкого, «всё оружие, военный снаряд и все вообще принадлежности войны должны быть выданы», исключение делалось только для личного оружия русских ратников — «король оставляет оборонительное и наступательное оружие тем, которые сражались в рядах», а также «12 полевых орудий и пороха на десять зарядов, а ружейного пороха на 20 зарядов» и «известное число ружейных пуль». Солдаты и «начальные люди» должны были под присягой обещать не предпринимать «никаких неприязненных действий в продолжение целых четырёх месяцев», что фактически исключало участие полков Михаила Шеина в дальнейшей войне.