Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий
Шрифт:
— Простите, Ваше Величество, мою смелость и не удивитесь странности моей просьбы.
— Что такое? — спросил Александр.
— Я хочу просить у вас себе, Александровской ленты.
— Что тебе вздумалось? — сказал Государь с улыбкой.
— Для министра юстиции нужно иметь знак вашего благоволения: лучше будут приниматься его предложения.
— Хорошо. — отвечал Александр, — скоро будут торги на откупа, — ты ее получишь.
Так и сделалось.
Когда Дмитриев пришел благодарить Императора, то он, смеясь, спросил его:
— Что? Ниже ли кланяются?
— Гораздо ниже, Ваше Величество. — отвечал Дмитриев. (1)
Ко времени приезда Императора Александра в 1818 году в Пензу в этот город собран был весь 2-й пехотный корпус. В Пензу прибыл и главнокомандующий 1-й армией, граф, а впоследствии князь, Сакен, вместе с начальником своего штаба Толем.
— Ваш генерал — немец, — сказал Амвросий адъютанту Сакена, — потому и не знает, что русские архиереи не занимаются чисткой улиц и площадей: их дело очищать души; если хочет генерал, чтобы я его почистил, пусть пришлет свою душу.
— Но ведь Его Величество увидит безобразие на площади. — заметил полицмейстер.
— Прежде чем Император увидит площадь, — отвечал Преосвященный, предстанете пред ним вы и губернатор, а безобразнее вас обоих в Пензе нет ничего. (1)
В 1807 году, во время пребывания своего в Вильно. Император Александр поехал однажды гулять верхом за город и, опередив свою свиту, заметил на берегу реки Вилейки несколько человек крестьян, которые что-то тащили из воды. Приблизившись к толпе, Государь увидел утопленника. Крестьяне, приняв Царя за простого офицера, обратились к нему за советом, что делать в этом случае. Александр тотчас соскочил с лошади, помог им раздеть несчастного и начал сам тереть ему виски, руки и подошвы. Вскоре подоспела свита Государя, среди которой находился и лейб-медик Вилье. Последний хотел пустить утопшему кровь, но она не пошла. Александр продолжал тереть его, однако он не подавал ни малейшего признака жизни. Вилье, к величайшему огорчению Государя, объявил, что все дальнейшие старания возвратить утопленника к жизни будут напрасными. Александр, несмотря на усталость, просил Вилье попробовать еще раз пустить кровь. Лейб-медик исполнил его настоятельное желание, и, к удивлению, кровь пошла, и несчастный тяжело вздохнул. Император прослезился от радости и умиления и, взглянув на небо, сказал:
— Боже мой! Эта минута есть счастливейшая в моей жизни.
Возвращенному к жизни продолжали подавать деятельные пособия. Вилье старался удержать кровь, которой вытекло уже довольно. Государь разорвал свой платок, перевязал руку больного и оставил его не прежде, как уверившись, что он вне опасности. По приказанию Александра бедняк был перенесен в город, где Император не переставал заботиться о нем и по выздоровлении дал ему средства к безбедному существованию.
Лондонское королевское общество для спасания мнимоумерших, узнав о таком человеколюбивом поступке Императора, поднесло ему диплом на звание своего почетного члена и золотую медаль, на одной стороне которой был изображен ребенок, вздувающий только что погашенную свечу, с надписью: «Latet scintilla forsan» (Может быть, искра скрывается), а внизу: «Soc. Lond. in resuscitationen inter mertuorum instit 1774». (Лондонское общество, учрежденное в 1774 году, для возвращения к жизни мнимоумерших). На другой стороне медали был выбит дубовый венок с надписью посредине: «Alexandra imperatori societas regia humana humillime donat» (Императору Александру человеколюбивое королевское общество усерднейше приносит). (1)
В воспоминаниях Н. И. Лорера находится следующий любопытный рассказ об Императоре Александре и его известном лейб-кучере Илье Байкове.
— В 1823 году, — говорит Лорер. — служил я в Лейб-гвардии Московском полку. Мне случилось тогда вступить в караул с моею ротою на главную гауптвахту в Зимний дворец. Не успел я расставить своих часовых и ефрейторов, как является ко мне придворный лакей с запиской от коменданта Башуцкого, чтоб «по воле Его Величества содержать под арестом лейб-кучера Илью, впредь до приказания». Зная Илью лично, видавши его часто, то на козлах в коляске, то зимою в санях, я обрадовался принять такого знаменитого гостя, который двадцать лет с лишком имел счастье возить Государя по всей Европе и по всей России (потому что обыкновенно почтовый ямщик не садился на козлы, а только запрягал лошадей, правил же день и ночь лейб-кучер Илья).
Всякому известно, как несносно стоять целые сутки в карауле, не снимая
— Нет, почтеннейший, вы будете с нами, — возразил я и налил ему рюмку водки и две рюмки вина.
Я радовался, что он кушал с аппетитом и, заметив, что у него выступал пот, я пригласил его снять кучерскую одежду и облегчить себя, что он охотно исполнил.
— Скажите мне, за что вас посадили?
Он улыбнулся и сказал:
— За слово «знаю»! Известно вам, что Ею Величество никогда не скажет, куда именно изволит ехать, но я безпрестанно поворачиваюсь к нему, и он мне кивнет то направо, то налево, то прямо. Не понимаю, как скользнуло у меня с языка сказать: «Знаю, Ваше Величество». Государь вдруг сказал мне с гневом: «Кучер ничего не должен знать, кроме лошадей!» Приехали мы благополучно, и я доставил его во дворец к маленькому крыльцу, откуда Государь обыкновению выезжать и куда приезжать изволит. Двадцать лет вожу его как на ладони, но прежние силы изменяют мне, теперь не то! Поездка Его Величества в Швецию в 1812 году на переговоры к шведскому королю, где я не слезал почти с козел день и ночь, между скалами и обрывами, меня изнурила, тут я и лишился и силы моей, и моего здоровья. Бывало, целую четверку на всем скаку мигом останавливал, так что она осядет на задние ноги.
Подали нам обед, и мы весело сели за стол. Илья Иванович стал разговорчивее.
— Мой прежний господин, — рассказывал он, — был известный силач, моряк Лукин. Он ломал подковы, из железной кочерги делал крендель. Однажды флот должен был выступить. Государь (Павел Петрович) вошел на корабль и нашел моего барина грустным. Ею Величество изволил заметить это и спросил: отчего? — Лукин сказал ему, что чувствует, что не воротится на родину. «К чему так думать? — возразил Государь. — Конечно, мы все под властью Божией. Подари мне что-нибудь на память свою». — «Что же мне подарить Вашему Величеству?» — отвечал Лукин. Поискавши в своем кармане, вынул целковый, слепил из него чашечку, как будто из воску, и поднес. Государь любил моего барина. Предчувствие его сбылось: он не возвратился на родину, ядром были оторваны у него обе ноги!
— Скажите, Илья Иванович, говорят, что вы делали много добра тем, которым трудно приблизиться к нашему доброму Государю?
— Иногда бывало, — отвечал Илья самым простодушным образом.
— Расскажите, расскажите, — сказали мы все трое в один голос.
Он говорил очень хорошо, но некоторые фразы и слова были кучерские. Будь он грамотный, какие интересные записки мог бы он написать!
— В 1805 году, — начал Илья, — под Аустерлицем было неудачное для нас и для наших союзников сражение. В кампании участвовал генерал Лошаков, незадолго перед тем женившийся на польке. После сражения он без спроса уехал к жене, которая была очень близко от наших границ, и за такой поступок главнокомандующий Кутузов отдал его под суд, а Император приказал посадить в Киевскую крепость, в каземат. После окончания войны, когда все уже успокоилось, госпожа Лошакова приехала в Петербург хлопотать о своем муже. Она, бедная, ходила ко всем министрам. Но ее нигде не принимали. Бедная генеральша скиталась по улицам, а полиция во все глаза следила за нею. Однажды какая-то старушка, встречая ее очень часто на улице и видя ее молодость и красоту, сказала ей: «Эх, матушка родная, сходите-ка вы лучше к лейб-кучеру Илье Ивановичу: он добрый человек и пожалеет вас». — Она показала дом мой, что на Фонтанке. Лошакова, выслушав старуху, отправилась ту же минуту ко мне, взошла и плачевным голосом сказала: «Милостивый государь, я генеральша Лошакова, пришла к вам просить вашего покровительства, доставьте мне свидание с Императором, чтобы я могла подать ему мою просьбу». Признаюсь вам, господа, я задумался, просил ее сесть и успокоиться, подумал и сказал: «С Богом, берусь за это дело, хотя для меня это весьма опасно. Я не иначе могу доставить вам свидание, как по моему делу, по кучерскому. Теперь слушайте меня внимательно, чтобы нам не ошибиться. Завтрашний день Император в троечных санях выезжает в Царское Село. Остановитесь вы на Адмиралтейском бульваре, против маленького подъезда Зимнего дворца, наденьте на себя что-нибудь яркое или цветное, чтоб я мог заметить вас, потому что тут народ и зеваки стоят: прохожие, как увидят, что сани государевы стоят для отъезда, то ожидают его выхода, чтобы взглянуть на Императора. Да чтоб прошение ваше о муже было готово у вас! Вы отделитесь немного от толпы, чтоб мне лучше распознать вас. Надеюсь, что Бог поможет нам».