Истории Черной Земли

Сороменью Каштру

Наконец старый вождь сказал:

— Мы остановимся здесь. Завтра утром я посажу в землю мулембы, которые мы принесли с собой. А потом…

Чипинда и старейшины племени еще долго сидели, глядя на звездное небо. А люди спали тяжелым сном, не зная, что решается их судьба.

Потом вождь разрешил советникам и старейшинам лечь на циновки и лег сам, когда уже стало светать.

— Мулембы будут здесь жить, — уверенно сказал про себя старый советник Чипинды, проснувшись на рассвете.

— Да, они будут жить! Мы так страдали во время долгого пути, —

услыхав его слова, произнес племянник вождя и его наследник.

В тот же день, когда солнце поднялось над равниной, вождь своими руками вскопал землю, которая должна была принять принесенные издалека мулембы. Собрались все старейшины и народ, чтобы присутствовать при великом обряде.

Руки старого вождя дрожали, держа тоненькие стволы священных деревьев, которые с далеких родных земель по очереди несли старейшины, после того как боги иссушили старую мулембу вождя и вынудили народ покинуть проклятую землю на берегах реки Шикапы.

Разверзлась вскопанная земля, краснея, как кровь, и руки вождя опустили в нее божественные стволы. Таинственное молчание царило вокруг. Синяя птица запела на дереве, которое возвышалось над рощей, протягивая к солнцу зеленую макушку. И вождь простер к небу руки, окрашенные красной глиной, как будто кровью раненой земли, которая должна оплодотворить священные деревья. И народ запел протяжную песню во славу богов.

В этот же день киоки стали строить святилища, маамбы, чтобы на новой земле, в новом селении не были забыты старые боги.

А старый вождь Чипинда не сходил с места. Он сидел в своей хижине, устремив глаза в ту сторону, где виднелись тоненькие стволы, принятые землей в ее объятия. Его руки не прикасались к нечистым предметам. Он питался только тем, что ему приносили жрецы, и пил воду только из ладоней девственниц. Так вождь очищался от грехов. Он мог думать сейчас лишь о богах и о тех людях, которые вели безгрешную жизнь и после смерти превратились в добрых духов.

И каждый день на восходе солнца жрецы и старейшины осматривали стволы деревьев, посаженных в землю, которая будет принадлежать Чипинде и его народу, если боги разрешат жить этим деревьям. Когда жрецы и старейшины возвращались к вождю, он ни о чем не спрашивал их, но глаза его были полны тревоги. И уста старейшин и жрецов тоже оставались безмолвными. Они хранили тайны богов.

А женщины уже начищали до блеска мотыги, ожидая, когда зазеленеют мулембы и подарят семена черной мягкой земле берега реки.

Фатума, девственница, которую Чипинда купил у какого-то бродяги бангала незадолго до того, как киоки покинули родную землю, робко подошла к своему властелину и протянула к нему ладони, наполненные водой. И руки ее затрепетали от горячего дыхания вождя. Он не спал, дрожа от лихорадки.

— Еще?

Он поднял седую голову, хотел ей ответить, но не успел. В хижину вбежали старейшины и жрецы, смеясь и толкая друг друга, торопясь сообщить, что мулембы проснулись для новой жизни. Молодые ростки пробились навстречу солнцу.

И обрадованный вождь, забыв о болезни,

вышел из хижины. Он сам должен был взглянуть на деревья и сообщить народу желанную весть. Мужчины и женщины бежали вслед за вождем туда, где боги показали им свою милость, дав мулембам зазеленеть.

Заглушая пение птиц, к небу вознеслась песня счастливых людей.

Застучали топоры и зазвенели ножи, застонали деревья и затрещали ветки, потому что только теперь люди могли строить хижины и разводить костры, чтобы согреться и защититься от мрака и от хищников.

Когда народ построил ограду вокруг нового селения и протоптал дороги к реке и будущим полям, вождь предстал перед народом для обряда «чистого огня». Чипинда желал, чтобы на этой земле всегда было достаточно тепла и света. Наказание богов больше не тяготело над народом. И все племя, мужчины, женщины и дети, молча присели на корточки. Вождь Чипинда в полном молчании начал тереть один о другой куски трута, и, как только сверкнула первая искра, толпа в едином порыве приветствовала радостным Криком солнце, сошедшее на землю в образе «чистого огня».

Взвились первые языки пламени. Затрещали сухая трава и ветки. Вождь протянул дрожащие иссохшие руки над огнем. И его старческий голос слился с радостной песней народа.

Мужчины и женщины запели и, хлопая в ладоши, стали танцевать вокруг костра, зажженного от «чистого огня».

А потом одни за другим люди подходили к костру и получали из рук вождя живую частицу огня — уголек, который еще не был осквернен прикосновением пищи. Осторожно взяв в руки эту живую искру, люди бежали в хижины, чтобы зажечь огонь в очагах.

И, когда на землю сошла ночь, на черном небе зажглись первые звезды, народ танцевал батуке радости вокруг «чистого огня», огня богов, до тех пор пока угли не превратились в пепел и пока не повеял ветер рассвета.

Священное дерево

Старуха стояла посередине вытоптанной площадки, перед хижинами, согнувшись и обхватив голову руками. Столпившиеся вокруг нее люди молча ожидали, что она скажет. Только от нее можно было узнать горькую правду, потому что эта старая женщина была единственным человеком, видевшим, как все произошло. Но она не могла говорить. Она онемела от страха.

Люди окружили старуху теснее, внимательно разглядывая ее изменившееся, блестящее от пота лицо, остановившиеся горящие глаза, искривленный рот с пеной в уголках губ. Она хотела говорить, поведать людям обо всем, что видела, но не могла. Горло сдавливала какая-то невидимая рука, во рту пересохло. Она выпрямилась, положила руку на горло, потом на грудь, и так несколько раз, как будто желая успокоить тревожный стук сердца. А люди, устремившие взоры на ее безумные, вытаращенные глаза, ни о чем не спрашивали. Они тоже не могли говорить. Их тоже сковывал страх. Только глухие недоуменные возгласы раздавались вокруг. Наконец напряженная тишина стала невыносимой. Люди придвинулись к старухе совсем близко.