Истории длиной в день
Шрифт:
– Здравствуй, мама. Я пришел.
Сажусь на скамейку, и кладу сумку рядом. Достаю из сумки салфетки и протираю памятник.
Наливаю воды из принесенной с собой бутылки, и ставлю в воду принесенные цветы. Закуриваю.
– Многое случилось за этот год, мам. Ой, как много.
Тихо сижу и курю, перебирая в памяти все, чему я стал свидетелем, в чем поучаствовал,
кому
внимание каждому мало-мальски значимому событию. Мне не надо говорить об этом вслух.
Открываю бутылку пива и делаю глоток. Странно все-таки получается, что из всех напитков,
которые есть на свете, я выбрал для себя всего два. Коньяк для переговоров и празднований,
и пиво, горечь которого оказывается весьма кстати в такие моменты, когда к горлу подступает
ком, когда надо напиться, но не моментально, а вдумчиво и когда просто хочется утолить жажду,
но не чем-то безалкогольным. Наверное, на меня все-таки подействовал пример Олега в этом
отношении, хотя, как мне кажется, я сам пришел к этому.
Очередная сигарета прикуривается, и я затягиваюсь ей через каждый глоток пива. Смесь,
конечно, получается из разряда «прощай здоровье», но мне сейчас плевать на условности.
Ветер ласково обнимает за плечи и небрежно треплет волосы, создавая иллюзию женской
руки. Я знаю, что это всего лишь ветер, но закрываю глаза, и представляю рядом с собой ту, к
которой пришел. Мою мать.
Наконец, ком в горле проходит, и я открываю глаза.
– Многому я научился, мам, многое могу, но кое о чем не знаю до сих пор. Ты не успела мне
этого рассказать тогда, и эту науку мне приходиться постигать самому. Мне приходится учиться
жить без тебя. А этому никто не может научить.
Еще одна бутылка пива и еще одна сигарета. Я сижу тихо и слушаю, как поют птицы по округе.
Чем-то именно это кладбище мне нравится. На нем одном у меня не бывает резкого
отторжения, которое возникает на других, особенно на новых, где все могилы параллельно и
перпендикулярно, все разбито по секторам, и везде висят планы кладбища. Там у меня возникает
всегда ощущение того, что приехал на экскурсию, а не к родне. Возможно, это из-за того, что
кладбище старое.
Пение птиц стихает, и я вижу процессию, которая направляется в эту сторону.
похороны, а поскольку идут сюда – кто-то, у кого здесь фамильный участок. Процессия спокойно
проходит мимо. У них свое дело. Может на следующий год, я кого-нибудь из них увижу.
– Я знаю, что во многом тебя огорчал, мам, и знаю то, что делал это не специально. Просто так
получалось, а я не задумывался над этим. А вот сейчас задумался.
Начинаю перебирать в памяти все моменты, когда был не прав, и это отзывается во мне
болью, потому что она была тогда рядом, а я не удосуживался даже поинтересоваться ее
мнением на этот счет. Оказывается, что самые ранние мои воспоминания относятся к двум-трем
годам моей жизни. Интересно же устроена человеческая память.
– Прости меня, если сможешь. За все то, что я сделал, и прости за то, чего я не сделал, хотя
должен был.
Тишина и покой, вдали от города ты по-настоящему начинаешь их ценить. Потеряв родных,
ты тоже по-настоящему начинаешь ценить каждую секунду, которую провел рядом с ними.
Вспоминаешь не только светлые моменты, но и ссоры, скандалы, и начинаешь говорить себе –
«Боже, какой же я был дурак».
Переключаюсь на светлые и радостные моменты, когда мать была рядом со мной.
Вспоминаю все, и снова подкатывает ком к горлу.
Снова пиво и сигареты, пока все не уймется и не уляжется.
Боль, вечный спутник раненной души, она сейчас уже тихая. Время лечит и не такие травмы.
Оно притупляет боль, давая возможность привыкнуть к шраму на душе, и каждый день жить с
этим. Сейчас меня донимает больше не боль, а грусть. Ощущение пустоты в той части души, где
когда-то были мои отношения с мамой. Ощущение нехватки этого куска.
Время идет, а я все сижу, даже не стараясь справиться с собой. Пока эти ощущения не
отпустят сами – с ними ничего не сделаешь.
– Здравствуйте.
Оборачиваюсь. Священник.
– Добрый день.
– Вижу, что вы тут давно уже сидите. Давайте поговорим?
Почему нет?
– Проходите, присаживайтесь.
Проходит и садится.
<