Истории для девочек (сборник)
Шрифт:
– Откуда ты все это знаешь, Абрек? – удивлялась я. – Ведь ты не был ни в Алозани, ни в Кахетии.
– Иок [26] , – смеялся он в ответ, – иок! Не был.
– Откуда же ты знаешь? – приставала я.
– Абрек все знает. От моря до моря все знает. – И он прищелкивал языком и улыбался еще шире, отчего лицо его получало хищное и лукавое выражение.
В нем было что-то лживое, но я любила его за отчаянную храбрость, за то, что он всюду поспевал, как птица, на своем быстроногом коне.
26
Иок –
Шутя, он выучил меня джигитовке и, когда я на всем скаку поднимала воткнутый в землю дагестанский кинжалик, он одобрительно кивал головой и кричал мне:
– Хорошо! Молодец! Джигит будешь!
Я дорожила этими похвалами и гордилась ими. Абрек был в моем понятии настоящим типом молодца-джигита. Вскоре я ничуть не уступала в ловкости своему учителю.
– Абрек! – кричала я в восторге от новой ловкой проделки. – Где ты выучился этому?
Он только смеялся в ответ.
– Горец должен быть ловким и смелым, а не то это будет баба-осетинка [27] , либо… – и тут он значительно подмигивал, – либо княжич Юлико.
27
Осетины – презираемое между горцами племя.
Хорошо, что этого не слышала бабушка, после таких слов, она и дня не продержала бы Абрека под своей кровлей.
С Юлико у меня установились неприязненные отношения. Я не могла выносить его надменного вида, его женственно-нарядных костюмов, его «по-девчонски» причесанной кудрявой головы.
«О, этот уж не будет никогда джигитом!» – тайно злорадствовала я, встречая его на прогулке в саду, и прибавляла вслух, смеясь ему в лицо:
– Княжич Юлико! А где же твои няньки?
Он злился и бежал жаловаться бабушке. Меня оставляли в наказание без пирожного, но это не огорчало меня, и на следующий день я выдумывала новые способы раздразнить моего двоюродного брата.
– Что с тобой, Нина? – как-то раз серьезно и строго спросил меня отец, застав меня и Юлико в самом горячем споре. – Что с тобой, я не узнаю тебя! Ты забываешь обычай своей родины и оскорбляешь гостя в своем доме! Нехорошо, Нина! Что бы сказала твоя мама, если б видела тебя такою?
– О папа! – могла только выговорить я, задыхаясь от сухих рыданий, надрывавших мою грудь, и бросилась бежать со всех ног, чтобы не дать торжествовать Юлико.
– Барбале, я не могу, я не могу больше, – задыхаясь, говорила я моей поверенной, – я убегу отсюда, Барбале.
– Что ты? Христос и святая Нина, твоя покровительница, да будут над тобою! – шептала старуха и крестила меня своей заскорузлой рукою.
– Да ты понимаешь ли, что они внесли сюда горе, раздор и злобу! Ведь они сделали меня такою! Разве я похожа на прежнюю княжну Нину!
– Эх, княжна-джаным, у всякого свое горе! – тяжело вздыхала Барбале.
Я понимала ее молчаливую тоску. Дело в том, что с приездом бабушки все заботы по дому и хозяйству перешли к Анне, горничной моей бабушки.
– Бедная Барбале! Бедная старушка! – растроганно говорила я, гладя с любовью ее загорелые щеки.
– Бедная княжна, бедная джаным! Бедная сиротка! – вторила мне она, и мы обнимались крепко и горячо, как родные.
Как-то раз бабушка, всевидящая и вездесущая, услышала наши жалобы и прислала за мною Родам.
– Пожалуйте, княжна, княгиня просит, – лукаво улыбаясь, объявила мне она.
Я передернула плечами (эту привычку я переняла от отца) и стала медленно подниматься в комнаты бабушки. Она меня встретила, красная, как пион, и, измерив всю меня враждебным взглядом, визгливо закричала:
– Так вот оно что, внучка! Вы бегаете жаловаться на меня судомойкам и кухаркам… на меня – вашу бабушку, желающую вам только добра и пользы! Чем я вам не угодила, позвольте спросить? Тем ли, что я прилагаю все мои старания, чтобы из скверного, необузданного мальчишки сделать приличную барышню?.. Юлико сказал мне, что ты продолжаешь дразнить его! Предупреждаю, если ты не оставишь эту скверную привычку, я отниму у тебя лошадь и велю запрягать ее в фаэтон, а ты будешь сидеть до тех пор дома, пока осенью я не отвезу тебя в институт!
Слова бабушки как громом меня поразили… Институт… возможность потерять Шалого… и вечные жалобы противного Юлико…
– Нет… нет… ни за что не расстанусь с Шалым и не поеду в институт… Ведь не повезут же меня туда связанную, в самом деле! А Юлико я никогда не перестану изводить…
В голове моей зрели планы, как бы досадить ненавистному мальчишке. Из комнаты я вышла шатаясь. Мне живо представилась такая картина, будто я – могущественная из королев, веду непримиримую войну с моим родственником, королем Юлико. Мы бьемся долго и, конечно, мои воины одерживают победу, а пленник-король стоит передо мною, со связанными за спиной руками в ожидании смерти…
– Король Юлико, знаете ли вы, что будет с вами?
Он бледнеет, ноги его дрожат и подкашиваются… Падая на колени, он униженно молит о пощаде.
– Вы должны умереть, ваше величество, – говорю я.
Он поднимает ко мне бледное и прекрасное лицо… Я читаю в его лице смертельный ужас.
Тогда я сзываю моих воинов звуком серебряного рога, какой бывает только у героев и вождей, и объявляю:
– Я, ваша королева, прошу у вас милости для этого царственного пленника… Я отдаю вам за его жизнь все мои сокровища! Вы должны, вопреки обычаю предков, пощадить его!
И вожди и воины, пораженные моим великодушием, высоко поднимают меня на щите, как это делалось у древних народов, и молодой пленный король склоняется к моим ногам, целуя мои одежды.
– Вот как я тебе отомстила, Юлико! – кричу я ему, забыв о том, что это всего лишь мечта, и по чинаровой аллее.
Мои щеки горят… Но тут я натыкаюсь на Абрека, седлающего Шалого…
– Скорей, едем, Абрек! – кричу я в исступлении.
Но тут я замечаю ненавистную маленькую фигуру в тени каштана, я бросаю новое оскорбление Юлико, не королю воображаемой сказки, а настоящему Юлико с длинным носом и мышиными глазками: