Истории для любопытных. Из коллекции Альфреда Хичкока
Шрифт:
Но все они обладали одной общей чертой, которая бросалась в глаза: рассматривая эти комнаты, вы понимали, что они являются домом,настоящим домом для тех, кто в них живет. На стене одной из гостиных, над камином, висело вышитое от руки изречение: «Нет ничего милее родного очага». И эта фраза не казалась шуткой, не выглядела неуместной или выуженной из далекого прошлого. Эти слова были реальными, они просто отражали действительный факт и истинное чувство.
— Кто вы? — Я оторвал взгляд от проспекта и посмотрел в глаза человеку за стойкой.
Он зажег
— Там написано, — сказал он наконец. — На последней странице. Мы — я имею в виду народ Верны, ее коренных жителей — такие же люди, как и вы. Так же, как и на вашей планете, на Верне много воздуха, солнца, земли и воды. И климат похожий. Поэтому и жизнь возникла там примерно так же, как здесь, только раньше; поэтому и мы похожи на вас. Есть небольшие анатомические отличия, но ничего существенного. Мы с удовольствием читаем ваших писателей: Джеймса Тербера, Джона Клейтона, Рабле, Аллена Марпла, Хемингуэя, Гриммов, Марка Твена, Алана Нельсона. Нам нравится ваш шоколад — у нас его нет — и многое из вашей музыки. Вам тоже понравилось бы многое из того, что есть у нас. Однако наш образ мыслей, а также главные цели и направления нашего исторического развития совсем не похожи на ваши. — Он улыбнулся и выпустил клуб дыма. — Ничего себе сказочка, а?
— Да уж конечно, — я знал, что это прозвучало резковато, но не сделал паузы, чтобы смягчить свои слова улыбкой; я не мог остановиться. — А где она, эта Верна?
— За много световых лет отсюда, если мерить по-вашему.
Меня вдруг охватило непонятное раздражение.
— Далековато. Стало быть, нелегко туда добраться?
Он поглядел на меня; затем повернулся к ближайшему окну.
— Подойдите сюда, — сказал он, и я обошел стойку, чтобы встать рядом с ним. — Вон там, слева, — он положил руку мне на плечо и показал в окно черенком трубки, — есть два жилых дома, выстроенных, так сказать, спиной к спине. Двери одного из них выходят на Пятую авеню, двери другого — на Шестую. Видите? В середине вон того квартала; отсюда как раз видны их крыши.
Я кивнул, и он продолжал:
— На пятнадцатом этаже одного из этих зданий живет супружеская пара. Их гостиная вплотную примыкает к задней стене дома. У них есть друзья на пятнадцатом этаже другого здания, чья гостиная примыкает вплотную к задней стене ихдома. Иначе говоря, эти семьи живут в двух шагах друг от друга, поскольку задние стены этих домов практически соприкасаются. — Он улыбнулся. — Но когда Робинсоны хотят навестить Брейденов, они направляются из гостиной к своей входной двери. Потом идут по длинному коридору к лифтам. Спускаются на четырнадцать этажей; потом, на улице, им приходится шагать до следующего квартала. А кварталы в этом районе большие; в плохую погоду Робинсоны даже берут такси. Они входят в другое здание, минуют вестибюль, поднимаются на четырнадцать этажей вверх, оставляют за собой коридор, звонят в звонок и наконец оказываются в гостиной своих друзей — то есть в двух шагах от своей собственной.
Седовласый снова повернулся к стойке, и я занял свое прежнее место перед ней.
— Поверьте мне на слово, — добавил он, — что способ, каким путешествуют
— И они попали туда так же? — тихо спросил я. — Те люди на картинке. Вы взяли их туда. — Он кивнул, и я спросил: — Почему?
Он снова пожал плечами.
— Если вы видите, что дом вашего соседа горит, разве вы не попытаетесь спасти людей? По крайней мере, тех, кого сможете?
— Да.
— Вот вам и ответ.
— Вы считаете, наше дело совсем дрянь — я имею в виду эту планету?
— А вы как считаете?
Я подумал о заголовках в утренней газете — в той, которую читал сегодня, и в тех, которые выходят каждое утро.
— Хорошего мало.
Он только кивнул и сказал:
— Мы не можем взять вас всех, не можем даже взять многих. Так что приходится отбирать.
— И давно вы этим занимаетесь?
— Давно. — Он улыбнулся. — Один из нас входил в правительство Линкольна. Но раньше мы были просто наблюдателями и лишь перед Первой мировой войной ясно поняли, куда все катится. Наше первое агентство было открыто в Мехико в тысяча девятьсот тринадцатом. Теперь у нас есть филиалы во всех крупных городах.
— Тысяча девятьсот тринадцатый, — пробормотал я, и что-то забрезжило у меня в памяти. — Мехико. Послушайте! Неужели…
— Да. — Он улыбнулся, угадав мой вопрос. — Амброз Бирс присоединился к нам в том самом году или годом позже. Он дожил до тысяча девятьсот тридцать первого и умер очень старым человеком, успев написать еще четыре книги — они у нас есть. — Он перелистнул страницу в проспекте и показал на одну из хижин на первой большой иллюстрации. — Вот это был его дом.
— А как насчет судьи Кратера?
— Кратера?
— Еще одно знаменитое исчезновение; он был судьей Нью-Йорка и бесследно пропал лет двадцать назад.
— Не знаю. Кажется, пару десятков лет назад мы действительно взяли какого-то судью из Нью-Йорка, но вот имени его я не помню.
Я наклонился над стойкой, приблизив свое лицо почти вплотную к его лицу, и кивнул.
— Мне нравится ваша выдумка, — сказал я. — Все это просто замечательно. — И очень тихо добавил: — А когда это перестанет быть выдумкой?
Несколько мгновений он изучал меня, потом ответил:
— Сейчас. Если хотите.
Вам придется решать на месте,предупредил меня тот пожилой собеседник из бара на Лексингтон-авеню, потому что другого шанса у вас не будет. Я знаю; я уже пробовал.И я стоял, задумавшись: были люди, которых мне не хотелось бы оставлять навсегда, и девушка, с которой я недавно познакомился, да и вообще, в этом мире я родился. Потом я подумал, как выйду из этой комнаты и снова отправлюсь на работу, а оттуда, вечером, домой. И наконец мои мысли вернулись к зеленой долине на иллюстрации и к маленькому песчаному пляжу на утреннем солнце.