Истории господина Майонезова

Литвинова Людмила Владимировна

Мушка взяла Кро за обе руки, руки были холодные и тонкие, как у мёртвого подростка. «В некотором царстве, в некотором государстве жили – были президент Цитрус и премьер – министр Паслён, ты жив Кро, ты не можешь умереть, потому что ты бессмертен, Кро!» - приговаривала ласково девушка. Она грела и грела его руки, то улыбаясь, то напевая детские колыбельные песенки. Руки стали тёплыми. Пришёл Пыш сменить жену.

Мушка нежно поцеловала его в несчастное усталое лицо и отправилась на помощь Берёзе, у которой всё валилось из рук, помахав по пути героям – полярникам.

Пыш, громко вздыхая,

пристально смотрел на Кро, надеясь, что тот откроет глаза и скажет: «А, это ты! Который час, старина?» Этого не произошло. На столике сидела симпатичная парочка плюшевых медведей в греческих национальных костюмах, на них Пышка перевёл печальный взгляд.

«Господи, Господи!» - думал поэт: «Ты создал для нас прекрасную планету с радужными водопадами, с изумрудными лесами, с синими бескрайними морями! Ты дал нам питьё и еду, научил строить жилища и дороги! Ты дал нам всё для радости, счастья и любви! Для нашей безопасности Ты сделал вихревой карман возле Солнца, куда летит всякая всячина из космоса, не досаждая нам! Да разве мы это ценим и понимаем? Разве наполняются наши сердца радостью и благодарностью? Разве расценивали мы нашего Кро как скромного трудягу и кормильца? Не я ли сам считал его, когда-то, бесполезным сорняком? И вот он лежит и умирает, а нам тридцать лет предстоит торчать в этой банке, и наши дети, слушая от нас стихи и песни, уже не будут понимать, что такое «луна»!»

Пыш со слезами на глазах уставился на Кро и спросил его мысленно: «Почему ты умираешь?»

– Потому что Рокки остыла ко мне, - услышал поэт слабую, но ясную мысль больного друга.

– Ты не прав, брат мой! – радостно произнёс Пышка, - Она очень любит тебя! Но её любовь странная, впрочем, ты уже к ней привык, дружище!

– Почему ты так думаешь, Пыш? – одними губами спросил Кро.

– Потому что она где-то близко, - ответил Пыш и оглянулся.

В дверях стояла великолепная малышка Ро в блестящем сценическом платье, которое она захватила с собой, надеясь петь в Греции. Длинные пушистые волосы рассыпались по её обнажённым плечам. О, красавица Ро! О, царица сцены! Она вдохнула поглубже, и на всю «Глорию» зазвучало, поистине, царское, исполненное любви и нежности, сопрано, так могла петь только Рокки и только для Кро:

«- Труби, герольд! Мы снова вместе,

И Донна ласково глядит!

Клянусь я крестоносца честью,

Она прекрасней, чем луна!

Качнулись складки полотна,

И сердце мне не остудить!

Сошёл с ума я, может быть,

Она прекрасней, чем луна!

– Милый друг, нет места мести,

В сердце лёгком нет обид.

Стал апрель счастливой вестью,

И в душе моей весна!

Как любовь моя нежна,

Стану всем я говорить,

А печаль пора забыть, -

Далеко ушла она!»

Нежная средневековая кансона заполнила всю станцию, и каждый внимал ей, опустив веки. У Кро из закрытых глаз текли слёзы, а Рокки, стиснув до боли пальчики, не отрывая взгляда от мокрых висков и щёк любимого, горячо продолжала:

«- Я в плену, и об аресте

Сердце пьяное кричит,

Тот силок

покрепче жести,

Что за сила Вам дана?

И какая в том вина –

Не хочу на воле жить,

Мне отрадно пленным слыть,

Что за сила Вам дана?

– Милый друг, приём известен, -

В нём коварный план сокрыт,

Ваш напиток сладкой лести

Крепче старого вина!

И какая в том вина –

Что хочу ещё я пить,

Чтобы жажду утолить,

Выпью кубок весь до дна!»

Трепещущая Ро разняла побелевшие пальцы, из её больших глаз текли слёзы, яркие губы её дрожали, она склонила мокрое лицо к мужу и принялась целовать его в закрытые глаза, в нос, в усы, оставляя на них помаду, приговаривая: «Ты ничего не знаешь, мой милый Кро, ты ничего не знаешь!»

И она выбежала, подхватив бархатную фиолетовую расшитую золотом юбку и вытирая мокрые щёки дорогой кружевной накидкой.

– О, старина, не любовь ли это! – воскликнул растроганный Пыш, - Любовь, да ещё какая! А кансону, к слову сказать, Ро исполнила на мои юношеские стихи, посвящённые роману Беатрисы и Пейроля, конечно, вымышленному. Но, скажу я тебе, бедный рыцарь, сочинитель песен Пейроль, действительно жил в 12 веке, когда модным женским именем было «Беатриса». Ро записала эти строки под мою диктовку, чтобы сделать тебе сюрприз!

Кро открыл влажные глаза и сказал слабо: «Я вас очень люблю, но мне нужно поспать…»

Пыш, боясь спугнуть счастье, укрыл его потеплее и на цыпочках вышел, сияя, как начищенная Берёзой сковородка.

А Берёза, тем временем, с тарелкой горячих лепёшек, пританцовывая, направилась ко второму боксу, за стеклом которого Кот и Фига играли в шахматы, попивая чаёк из термоса. Девушка, улыбаясь героям, потянула ручку, но дверь ещё была заблокирована.

Ужин прошёл в молчании, как и бывает, когда в доме лежит тяжело больной человек. Профессор только сказал: «Никогда не ел более вкусного галатуса и такого царского хлебушка!»

– За всё спасибо вам, дети мои! – вторила ему осунувшаяся Варвара Никифоровна, - я всегда любила греческие помидоры, но таких, наивкуснейших, не пробовали никогда!

После болезни Кро все полностью исцелились и старались поддерживать друг друга ласковым словом, добрым взглядом, милой улыбкой.

Пыш пошёл кормить друга. Кро лежал с открытыми глазами и ждал его.

– Какое у нас теперь время года, старина? – спросил он.

– Осень, - ответил поэт энергично, - все клёны золотые, возле вашего дома растут разноцветные астры, озеро потемнело, и по нему плавают белые лебеди и удивлённо смотрят на жёлтые листья на воде…

– А у тебя есть что-нибудь про осень? – жалобно спросил Кро.

– Да – да, конечно, - с готовностью ответил Пыш, лихорадочно вспоминая строки про осень.

– Прочти, будь добр, - еле слышно, почти шёпотом, попросил Кро.

Пыш поставил на столик глиняную тарелку и начал читать не спеша и ласково, как ему самому в детстве читала Тётушка:

«Прогулки без единой мысли –

Души осенняя примета,

Напрасно молодится лето,

В траве седин клочки повисли.