Истории и легенды старого Петербурга

Иванов Анатолий

Но вот над страной пронесся революционный шквал и повлек за собой несчетные, большей частью совершенно бессмысленные переименования, смахивавшие на какие-то диковинные псевдонимы или партийные клички. Нахлынули целые толпы «Красных Текстильщиков», «Красных Командиров» в сопровождении «Союза Печатников» и прочих «союзов»; они расселись на номерных знаках и табличках, знаменуя собой новую эпоху. Названиям стали силком навязывать идеологическую нагрузку, нимало не заботясь об их главнейших свойствах, а рассматривая как еще одно средство наглядной агитации.

Минули годы, революционный пыл поугас, а затем и вовсе сошел на нет, а Советская и Социалистическая

улицы остались – кому приятным, а кому и не очень приятным напоминанием о прошлом. Стоит ли возвращать им прежние названия? Думаю, что стоит.

И еще об одном. Стремление «отречься от старого мира» приводило к нигилистическому отречению от собственной истории, а желание увековечить память о героях и выдающихся личностях удовлетворялось (и удовлетворяется) простым и испытанным способом – присвоением их имен улицам, площадям и набережным, да еще с забвением исконных, исторических названий, да еще в форме несогласованных определений! К примеру, не Тюленинский переулок, а непременно переулок Сергея Тюленина или улица Петра Алексеева вместо простых, исконных – Зимина и Спасского переулков. Зачем было переименовывать старинный Гусев переулок в переулок Ульяны Громовой? Славы это героине не прибавило, а горожан принуждает к косноязычию и уродованию родной речи. Ведь на вопрос «Где ты живешь?», заданный кому-нибудь из обитателей бывшего Гусева переулка, вы непременно услышите в ответ ужасную по своей бестолковой и даже кощунственной нелепости фразу: «На Ульяны Громовой».

Таков непреложный языковой закон: устная речь стремится к краткости, и слова частого, повседневного употребления, каковыми являются городские названия, абсолютно непригодны к прославлению кого или чего бы то ни было, потому что затираются быстро, как медные пятаки, совершенно утрачивая возвышенный смысл, который насильно пытаются в них вкладывать. И тут уж ничего не поделаешь. Прав был великий Андерсен: «Позолота сотрется, свиная кожа остается!»

Вдоль по речке Негодяйке

Под плотной корой современных городских наименований, порой совершенно отвлеченных, ничего не говорящих ни уму, ни сердцу, часто таятся сочные народные словечки и прозвища, повествующие о ранней истории данной местности. Изучая объявления в «Санкт-Петербургских ведомостях» XVIII – начала XIX века, становишься свидетелем непрерывного процесса образования новых названий, словно попадаешь в некую топонимическую литейную: одни словесные заготовки еще не остыли, не затвердели, они изменчивы и непостоянны; другие уже обрели свою окончательную форму, которую сохраняют и по сию пору. Одновременно шел естественный отбор, что-то отсеивалось, отпадало, заменяясь новым, более метким и запоминающимся.

Возьмем, к примеру, Разъезжую – так она звалась еще с 1730-х, когда была простой дорогой. Но вот у этого названия появился соперник: в конце 1770-х годов при урегулировании полковой Преображенской улицы (позднее она звалась Грязной, затем Николаевской, ныне это улица Марата) вырубили большой участок леса вблизи пересечения ее с Разъезжей, и на образовавшемся пустыре, «на новых пеньках», построили столь нужный окрестным обывателям деревянный Ямской рынок. Спустя некоторое время Разъезжую все чаще стали именовать Большими Пеньками – видать, немало их осталось на месте вырубки.

«У Владимирской… в улице Больших Пеньках, что от Чернышева переулка идет к мясному ряду, продается лошадь». Подобные объявления можно было часто встретить в газете с середины 1780-х до начала 1800-х годов. А потом первоначальное

название все же одержало верх и навсегда утвердилось за улицей.

В Коломне некогда существовали две улицы, которые из-за природного рельефа именовались Бугорками, одна – Малым, другая – Большим. В объявлениях так и писали: «На Большом бугорке, в доме купца Киреева, у отъезжающего продается девка 20 лет» (Санкт-Петербургские ведомости. 1787. № 77). Или: «Продаются… лошади. Спросить об оных в малой Коломне на Малом бугорке, в доме полковницы Гавриловой…» (Санкт-Петербургские ведомости. 1811. № 12). Названия эти оставались как бы неофициальными, просторечными, и, может быть, в этом их особая прелесть. Официально же улицы именовались Хлебной (Большой Бугорок) и Упраздненной (Малый Бугорок), а с 1859 года – Витебской и Псковской.

Из объявлений также видно, что в одно время в Петербурге было значительно больше рек, чем теперь, причем некоторые из них носили весьма необычные и самобытные названия. Слышал ли кто-нибудь, например, о речках Металовке, Негодяевке или Саморойке? Название Металовка – нерусского происхождения, да и к металлу не имеет никакого отношения. Когда-то неподалеку от устья Фонтанки находилась финская деревушка Метилле, а рядом с ней – маленькая речонка. В первые годы существования Петербурга этот населенный пункт звался просто «чухонской деревней» (так она значится на плане Зихгейма 1738 года), но спустя два десятилетия финское название обрусело и превратилось в деревню Металову, а безымянная речушка – в Металовку.

В одном из июньских номеров «Ведомостей» за 1758 год можно встретить такое объявление: «Лейб-гвардии Измайловского полку капитана Е. Щербинина желающим нанять… двор, состоящий за Измайловским парадным местом при деревне Металове на речке Металовке… могут осведомиться у оного капитана».

Еще на исходе XVIII века в столице существовала Металловская улица (см. «Описание Петербурга» И. Георги), но речка к тому времени приобрела, неизвестно по какой причине, совсем уж свойское название – Таракановка. В 1900-х ее частично засыпали, а образовавшуюся улицу нарекли Таракановской. Ныне это улица Циолковского.

М.Я. Виллие. Угол Кирочной и Потемкинской улиц

Схожий конец ожидал и речку со столь выразительным прозвищем Негодяевка. Впрочем, у тех, кто его дал, вероятно, и в мыслях не было намекать на то, что по ее берегам обитают исключительно негодяи; скорее оно относилось к ни на что не годной, на их взгляд, речушке, где и рыба-то вряд ли водилась. Протекала Негодяевка (или Негодяйка, как она обозначена в справочной книге «Нумерация домов в С.-Петербурге» 1836 года) «с Выгонного поля, чрез Бабурин переулок (ныне улица Смолячкова), Сампсониевский проспект и Зеленков переулок до Б. Невки».

В середине XIX века часть теперешней Беловодской улицы, выходившая к Большой Невке, именовалась Негодным переулком, который, несомненно, обязан был своим обидным прозвищем близкому соседству все той же Негодяевки, или Негодяйки. К 1849 году средняя ее часть была уже засыпана и оставались лишь начало и конец; через место ее впадения в Большую Невку был перекинут мостик. Окончательно речка Негодяйка исчезает с городских планов только в 1900-х годах, после застройки кварталов между Бабуриным переулком и новообразованной Тобольской улицей.