Истории из лёгкой и мгновенной жизни
Шрифт:
В основе всей этой истории: русская литература, русские революционеры, русская музыка и русские полевые командиры. Ничего сложного и ничего нового.
Это вообще не стоит вопросов. Но если меня спросят ещё раз – я отвечу, мне не сложно.
Только не знаю, с какого места начать – с Горького, с Джугашвили или с Моторолы.
Впрочем, когда меня сегодня с утра спросил младший сын, который занимается футболом, отчего на поле пацаны во время тренировок или игры всегда зовут друг друга по прозвищам, когда есть
Кажется, эта привычка уходит в древнейшие времена, когда охотники и бойцы брали себе второе имя, чтоб отвести удар и спастись, пока демоны ищут не его, а кого-то другого.
Кажется, в этом тоже что-то есть.
Ополченец, монах и некоторые другие
Ополченцы внешне зачастую похожи на монахов.
Сложно не обратить на это внимания.
Можно переодеть их в монашеские одеяния – и они станут, в сущности, неразличимы.
Объяснение этому – простое.
Отправляющийся на войну человек, даже предполагающий, что его минует и он останется жив, в любом случае кладёт на чашу весов самое главное, что имеет, – жизнь.
Ополченец лишает себя так называемой личной жизни: вести таковую на позициях, в сущности, невозможно.
Отсюда прекрасное определение воюющих людей стариком Хэмом: «мужчины без женщин». Очень точно. Женщины, конечно, попадаются, но подавляющее большинство бойцов живёт в аскезе. Молодые, между прочим, полные сил мужики.
Ополченец, ставя жизнь на кон, первым делом лишает себя, прямо говоря, сексуальной жизни – или как минимум сурово ограничивает её, даже если это не входило в его планы.
Одновременно он лишает себя, хотя бы временно, права на продолжение рода.
Есть, конечно же, всякие исключения, но вообще большинство ополченцев – молодые ребята, не имеющие ни жён, ни детей, и в принципе не занимающиеся решением этих вопросов. Другие, даже если находятся в браке или в отношениях, жён и подруг своих не видят за их географической отдалённостью: у кого-то любимая в России, у кого-то – на Украине.
Ополченцы, как правило, не поддерживают и всех прочих семейных отношений: их матери и отцы, бабушки и дедушки, дяди, тёти, племянницы и крестники находятся где-то там, в другой жизни.
Помимо этого, ополченец лишает себя основных мирских прихотей: он не смотрит бокс, футбол и хоккей за неимением телевидения, не посещает спортивных мероприятий, городских праздников, не ходит по грибы и по ягоды, не принимает гостей, не катается на лодке по заливу, не жарит шашлыки с товарищами (если только то или иное животное не подорвётся на мине).
Ест он, как правило, одно и то же, без изысков.
С книжками, кстати, тоже проблемы: я сам за первые полгода службы в составе армии ДНР в лучшем случае дочитал одну, что ли, книгу, в то время как до переезда в Донбасс читал
То есть ограничивается и интеллектуальная жизнь: она, пожалуй, даже мешает.
Ополченец не имеет возможности посидеть вечером в кафе за интеллектуальной беседой – он проводит почти всё своё время среди себе подобных, обсуждая по большей части снабжение и питание, тактико-технические качества вооружения, в самом лучшем случае – погоду, но и то в связи со службой.
Кроме того, ополченец – как правило, хотя и не всегда, – лишает себя карьеры и прочей «вертикальной мобильности»: большинство из них теряет за годы войны многочисленные стартовые возможности – они не учатся и не строят бизнес. Они воюют. Или, в лучшем случае, ожидают очередного обострения на своём посту.
Ополченец выполняет плюс-минус одинаковые действия, связанные с физическим трудом и перенагрузками. В сущности, он лишён того, что в нынешнем мире именуется замечательным словом «комфорт». Ему почти всегда некомфортно. Тот или иной дискомфорт – его образ жизни.
Ополченец куда чаще гражданского человека теряет друзей в самом прямом смысле: эти друзья исчезают физически и навсегда. Цена его одиночества и его хандры несколько более высока, чем в мирной жизни.
Ополченец переживает другие нервные перегрузки, соприкасаясь с кровью и разрывами предметов, могущих нанести ему смертельные ранения.
Ополченец не копит, не строит свой дом, у него ничего нет – зарплата в 16 тысяч позволяет только питаться и не рассчитывать более ни на что.
Церковную – физически, признаем, утомительную – службу ополченец так или иначе воспроизводит в нарядах с их ночным бдением и своеобразной солдатской обрядностью.
Всё это он делает совершенно добровольно.
Неприязнь городской снобистской публики ко всем этим ополченцам, в сущности, ясна: для них ополченцы – антилюди, которые живут антижизнью.
При этом я вовсе не говорю, что ополченцы хороши и являются для всех примером.
Нет, равно как и монахи, они никакого примера не являют – никто не обязан, а многие и не в силах воспроизводить такой образ жизни (хотя иногда всё-таки не помешало бы).
Но определённую долю уважения всякий народ должен иметь: и к своим солдатам, и ко всем облачённым в монашеские одежды.
Смеяться и тыкать пальцем в монаха или монахиню – дурной тон, не правда ли? Называть его недоразвитым по той причине, что многие реалии современного мира для него элементарно неясны, тоже ведь не стоит?
При всём том что никакому ополченцу, равно как и монаху, не выдаётся индульгенция на пожизненный сияющий ореол над его головою.
Да он и не обязан быть хорошим для всех вас: а зачем?
Может – и должен ли – в послевоенной жизни воевавший человек остаться тем же, что и был на войне?